Герман Ильич сидел за столиком в кафе, крутил пальцами чашку остывшим напитком и не сводил глаз с дамы приятной наружности, сидевшей с товарками через три столика от него возле стены, украшенной ярко-кофейными размыто-непонятными рисунками в стиле Дали, Пикассо и прочих мастеров нетрадиционного искусства.
Иногда она ловила его взгляд. В ответ посылала быстрый выстрел красивых васильковых очей и Герман Ильич не сразу, можно было почесть за капитуляцию, двинув левой бровью медленно поворачивал голову в большое, - от пола до потолка, - окно, делал вид, будто ему очень интересно происходящее в живом телевизоре улицы. И в идеально отполированном стекле он ловил её восхитительный образ и мучительно млел.
Было от чего терзаться душой: каштановые длинные волнистые волосы, схваченные обычными резинками, - пятьдесят штук за рупь, - для волос в два толстых хвоста. На приятном лице в меру косметики, бровки не тронуты рукой мастера перманентного макияжа, губы естественного цвета, не опаскужены пошлой губной помадой. Платье простенькое, трикотажное, однотонное, но из той категории, где цена и качество выпирают наружу каждой петелькой и тычут в лицо: «Знал бы ты, какая нам цена!»
До потери пульса, Герман Ильич жаждал познакомиться с этой женщиной. С таинственной незнакомкой, пусть и не сошедшей с картины кисти Ивана Крамского. И всё же было что-то в этой ему понравившейся женщине, от той, более века загадочно взирающей со знакомого полотна.
Одного желания мало. Нужно уметь красиво знакомиться. Пусть и откажут. Но останется волнующий след в женской памяти от услышанных слов.
Герман Ильич перебирал варианты:
Он: Здравствуйте, вы такая…
Она: Какая?
И так далее. Очень далеко в этот февральский день фантазия забредать не хотела и топталась на месте, как старый конь в стойле.
И захлопывалось его воображение книгой, прочитанной до последней страницы.
Он терзался. Смотрел на неё. Уже открыто. Без стеснения. Без отвода взгляда. Она ему пару улыбнулась, показав ряд ослепительных, прекрасных белых зубов. Один раз он не удержался и сдержанно кивнул. Она медленно, с осторожностью, наклонила голову к плечу и загадочно улыбнулась.
Ему хотелось кричать: «Ура! Виват!» Ликовать пока что рано. Ведь ничего ещё не сделано.
Он поступил так. Сел, откинулся на спинку кресла. И начал сверлить взглядом свою потенциальную пассию и вертелись у него на языке слова, - не его, куда там, ему до таких слов, как муравью до вершины Джомолунгмы, - вычитанные вчерашним сумрачным вечером при свечах, свет от свечей создаёт соответствующее настроение, на сон, грядущий: «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные под кудрями твоими; волосы твои – как стадо коз, сходящих с горы Галаадской; зубы твои – как стадо выстриженных овец, выходящих из купальни, как лента алая губы твои, и уста твои любезны; как половинки гранатового яблока – ланиты твои под кудрями твоими».
Он покряхтел. Вот с ними и подойду и скажу… Нет, не скажу, сочтут она и подруги за… Герман Ильич встряхнул плечами и поймал адресованный ему заинтересованный взгляд незнакомки. Он отметил, как неё, - он уже ревновал её ко всем подряд, - смотрят товарки, и некто за ухом ему с ехидством зашептал: «Что вам смотреть на Суламиту, как на хоровод Малаимский?»
Герман Ильич аккуратно повернул голову и никого за спиной не обнаружил. Но этот некто будто пришпорил коня трензелями, огрев по крупу плетью: «Что ждёшь, пока кто-то другой опередит? Иди, пентюх, штурмуй свой форт Баярд! Форвест!»
Герман Ильич вскочил и замер. На его счастье его эскапада осталась вне пределов интересов публики, зашедшей скоротать время обеденного перерыва.
Он степенно пригладил волосы рукой и пошёл.
Герман Ильич остановился на почтительном расстоянии от столика, за которым сидела его незнакомка и пила кофе с товарками.
Девичий щебет смолк молниеносно и в воздухе запахло электрическими разрядами. Глаза пассии и её подруг обратились к нему. Герман Ильич почувствовал лёгкое возбуждающее волнение, прилив крови к лицу.
«Решайся, звонарь! – начал жужжать в ухо некто, - или сейчас, или умри старым девственником. И не говори, что был женат… Форвест!»
Герман Ильич собрался с духом и выпалил:
- Я хотел вам сказать…
Женщинам за столом не нужно было объяснять, к кому обращается мужчина.
Незнакомка подалась вперёд:
- Что?..
- Хотел сказать…
- Говорите же… - подбодрила она.
- Сказать хочу вам, какая вы…
Незнакомка постучала чайной ложкой по пустому стакану и звон расплылся по невидимым звуковым волнам.
- Сначала внесу ясность. Окей?
Герман Ильич кивнул.
- Чтобы потом без претензий, мол, я не так… Компрене ву?..
- Согласен на всё, - поспешил заверить Герман Ильич незнакомку.
- Итак, - начала она решительно, будто вела в бой за собой легионы отважных бойцов, - моя такса за час…
Озвученная сумма не шокировала, как и сам стиль изъяснения фам фаталь, как-никак он после развода, с лёгкой руки давешнего друга ходил в сауну, где прекрасные юные сильфиды щедро делились с ним нежностью и трогательностью своею за установленный тариф.
Герман Ильич не стал разбираться, - не то воспитание, - говорила ли искренне женщина или шутя.
Едва наклонив голову, он неуклюже развернулся на негнущихся деревянных ногах зашагал на выход.
В себя он пришёл на улице, не утрудившись задуматься, как на ней очутился. Вышел ли дверью или через неё. Так поступают люди с внеземными способностями в любимых им фантастических фильмах.
Он шёл в потоке солнечного света, его обвевали струи ветра, обволакивали трели птиц, а он вполголоса говорил и говорил:
- Я хотел вам сказать… я хотел вам сказать… Какая вы… какая вы… Нежная, как испуг мотылька, ранимая, как поцелуй кобры…
Глебовский 1 февраля 2023 г.
|
