Обречённый на любовь...

  Тёплый летний луч, пробившийся сквозь щель в стене сарая, мягко коснулся лица Антона, спящего на раскиданном по полу сене. Свежий порыв лёгкого ветерка, скрипнув старой дверкой, прошёлся по помещению едва слышным шуршанием. Антон чему-то улыбнулся во сне и открыл глаза. Всё казалось таким прекрасным и необычным, это даже несмотря на обильную выпивку вчера на сельской дискотеке. "Да, повеселились здорово, надо бы почаще приезжать в гости к бабушке… к тому же и ребята здесь отличные, Васька, вот, вообще, рубаха-парень – весёлый и не жмот, что немаловажно. А девчонки-то здесь какие! Глаз не отведёшь, некоторые нечета даже городским…" – в блаженстве думал Антон. Взгляд его немного прояснился и сфокусировался на, раскачивавшейся на ветру, дверке сарая. "Стоп! А здесь я как очутился?! Променять уютную постель на сеновал!!! Совсем на меня не похоже... но да ладно, хмель, видимо, сделал своё дело – либо сна на свежем воздухе захотелось, либо банально не смог дойти до дома. С кем не бывает!" – и, отбросив всякие размышления по этому поводу, Антон потянулся и встал на ноги. И сразу же возникло странное чувство – что-то не так! Восприятие окружающих предметов несколько изменилось, что, пожалуй, и неудивительно после полуночной гулянки; настроение всё равно было замечательное и хотелось петь, правда, из его гортани вырывались какие-то непривычные звуки, но и это его не смущало, и, вообще, заострять внимание на всей этой чепухе совершенно не было желания.
      Антон толкнул дверь сарая и вышел наружу. Благодать! Тёплое утреннее солнышко ярко светило, птицы щебетали на все голоса, приятный ветерок освежающе овевал не совсем ещё проснувшееся тело. От удовольствия он даже хрюкнул, улыбнулся и двинулся дальше. Хлипкая калитка под его массивным телом – а парнем он был здоровым – распахнулась настежь, ударившись о штакетник. Сидевшие  неподалёку на лавочке, баба Дуся и их соседка Марья Кирилловна обернулись и с изумлённым видом уставились на него, даже рты разинули.  
      – Здрасьте, Марь Кирилна! Доброе утро, баб Дусь! – пробурчал Антон и, потупив взгляд – всё ж видок-то у него был, видимо, тот ещё – пошёл по направлению к магазину, где условились давеча встретиться с Васькой. Что говорили ему вслед бабульки, он так и не разобрал – их слова звучали как-то странно и непонятно, будто говорили они на другом языке, на языке, который он слышал раньше очень часто, но сейчас понять, что всё это значило не мог, да, в общем-то, и не особенно старался.
      Нестерпимо хотелось пить и он ускорил шаг. Ему даже в голову не пришло, что можно было бы насладиться чистой, студёной водой из колодца – он очень спешил на встречу. Васька обещался показать, где живёт та красавица, что всю дискотеку простояла одна, особняком. К ней почему-то никто не выявил желания подойти, что удивительно, даже девчонки обходили её стороной. Антон сразу заметил, как она вошла и встала рядом с небольшой группой девушек, весело болтавших и невинно стрелявших в парней сверкающими глазками, но при её появлении мгновенно замолчавших. Стараясь не подавать вида, что насторожены, подружки быстро переглянулись и переместились немного в сторону, но постепенно привыкнув к присутствию Анфисы – так звали ту черноволосую красавицу, – с новой силой продолжили весёлую болтовню. Играла медленная музыка, под которую кружились всего две пары, остальные предпочитали просто наблюдать за танцующими, и с улыбками перебрасываясь шутливыми фразами, понемногу прикладывались к вину – для поднятия, так сказать, тонуса. Антон всё время пытался выяснить у Васьки, кто она, чем занимается, где живёт, но кроме её имени и того, что недавно похоронила бабку-колдунью, ничего из дружка вытянуть не удалось. Правда, тот всё ж согласился поутру показать её дом, а там, как сам знаешь…  
      Но чем дальше, тем неудержимей Антона влекло к ней, да и в её глазах он видел необыкновенный интерес, взгляд прекрасных карих глаз завораживал, манил. Махнув залпом стакан вина, он со словами: "Была – не была!", резво двинулся к ней. Дальше Антон ничего не помнил, видимо, вино затуманило разум…

      Вот и магазин, но Васьки нигде не было видно. "Проспал, наверное" – подумал Антон, и чтоб ожидание дружка не было мучительным, решил зайти купить бутылочку минералки. Толкнул дверь и зашёл внутрь. За прилавком стояла тётя Зина, давняя подруга мамы. Антон, как полагается, поздоровался и вежливо попросил "Обуховской". Глаза тёти Зины округлились от удивления и она застыла в секундном замешательстве, но будучи женщиной бойкой и энергичной, быстро справилась с собой, схватила швабру и с матюгами накинулась на него. Почувствовав довольно сильный удар по правой лопатке, Антон издал какой-то непонятный звук и со словами: "С ума что ли сошла?!", стремительно выскочил наружу.
      "Минералку, похоже, придётся отменить" – погрустнел Антон, но нестерпимая жажда одолевала не на шутку, казалось, весь его организм иссох, в нём не осталось ни капли воды. Понурив голову, Антон медленно двинулся вдоль магазина и, проходя подле огромной лужи, оставшейся от позавчерашнего ливня, бессознательно наклонил голову и начал с жадностью пить, от наслаждения прикрыв веки. Живительная влага растекалась по телу чудотворным бальзамом. Немного утолив жажду, он открыл глаза и… крик застрял комом в горле, а тело его застыло в оцепенении – из лужи на него смотрело огромное с маленькими глазками свиное рыло. Нервный смех хрюканьем вырвался из его пасти, и, судорожно вздохнув, Антон брякнулся в обморок. Но, спустя минуту, резко соскочил и бешено помчался куда глаза глядят. Долго бежал или нет, он не помнил, остановился только, когда почти обессилел, и дыхание с шумом вырывалось из груди. Дом, возле которого он оказался, был немного мрачен и стоял на отшибе, вдали от деревни прямо у леса. Прислонившись к завалинке, Антон издал протяжный хриплый стон, в глазах его застыла боль. Он вспомнил события прошедшей ночи…

      …Подойдя к Анфисе, Антон по-джентльменски склонил голову и открыл рот, чтобы произнести изящный комплимент, но так и замер, встретившись с нею взглядом. Её глаза светились, были так ясны и чисты, хотелось не отрываясь смотреть в них, купаясь в лучах её тепла. Он влюбился в неё, влюбился до беспамятства, влюбился навечно. Он знал, что никто ему не нужен теперь, кроме неё, что нет никого и нигде лучше её. Он смеялся, он был счастлив, тем более, что чувствовал полную взаимность. Её руки обвили его шею, губы прикоснулись к губам, и они слились в долгом жгучем поцелуе, казалось, тела их обрели невесомость и стали одним целым, чувство безмерного счастья заполнило обоих и вдруг…она резким движением оттолкнула его, так, что он упал навзничь, взгляд прожигал насквозь, голосом полным ненависти она прокричала: "Прочь от меня! Навсегда ты станешь свиньёй!", и дальше то ли на латыни, то ли на каком-то другом языке произнесла, видимо, заклинание. Антон от горя был сам не свой и уже не слышал её слов, он угрюмо брёл к выходу, провожаемый десятками сочувственных глаз. На улице уже он начал испытывать в теле немного болезненные ощущения, но не придал этому значения, он был раздавлен духовно и опустошён – враз навалившееся счастье, вдруг исчезло без следа, оставив лишь горький осадок в душе. В свете тусклой луны было очень одиноко и грустно, казалось, всё живое вымерло, было так неестественно тихо, что мурашки побежали по коже. Сильно хотелось курить. Антон спросил у проходившего мимо местного выпивохи дяди Паши папироску, но тот, взглянув на него, отшатнулся, перекрестился и дал дёру. Антон пожал плечами, махнул с досады рукой и, не разбирая дороги, пошёл домой. Но в дом заходить не стал, а свернул в сарай, где так ароматно пахло сеном.

      Воспоминания тяжёлой волной накрыли Антона, что он даже не заметил, как чьи-то нежные руки обняли его за толстую кабанью шею.
      – Прости меня, милый мой, – шептала Анфиса, поглаживая его по боку, слёзы её скатывались по щекам и капали ему на лоб. – Я не могла с собой ничего поделать, это накатило на меня так внезапно, я никогда не испытывала ничего подобного, ведь мы, колдуньи, не можем любить, нам не неведомо это чувство; что вдруг случилось со мной, я не знаю... – В ответ Антон мог только жалобно хрюкать. – Но потом… потом всё моё колдовское естество воспротивилось этому, гнев и злость вспыхнули с неслыханной силой, завладевшей моим разумом и телом, я не могла остановиться, всё проклинала и проклинала тебя… Прости меня, милый, я буду твоей навсегда, и сделаю всё, чтоб вернуть тебе человеческий облик… – от этих слов на душе Антона стало легко-легко, может, и не так всё плохо, ведь, несмотря ни на что, он оставался с любимой…

      С тех пор прошло очень много лет, одно поколение сменилось другим, третье уж набирало силу, а история эта не сходила с уст. Поговаривали, будто удалось той колдунье отчасти вернуть своему возлюбленному человеческий облик – ночами он был сам собой, но с первыми криками петуха снова становился кабаном. В ночную пору редкий загулявшийся прохожий мог заметить вдалеке, возле дома на отшибе, два тёмных силуэта, освещённых тусклой луной, обнявшихся и неподвижно стоявших на пригорке, о чём они думали, о чём говорили, можно лишь догадываться…