Преодолев мальчишескую робость,
я посвятил тебе свой первый опус,
в нём срифмовал, причём, весьма воинственно
признание, у классика заимствуя
слова и обороты пылкой речи
с указкой времени и места нашей встречи.
Без шуток написал, без тени фальши,
без мыслей смутных - что там будет дальше...
А дальше... опус мой был вслух зачитан,
по партам пущен тот же час транзитом
для вящей смехотворности события,
смешки звучали, колкости избитые.
Подавленный, грызя в раздумьях ручку,
я прозревал - какая же ты сучка! -
и, цепенея в эмоциональном шоке,
в уме слагал уже иные строки,
где расписал твою судьбу в грядущем:
супруг-алкаш и ворох бед насущных...
Подробности ненужные опустим,
я повинюсь в одном - твои все грусти
ты вызвала сама в тот день беспечно,
я их... лишь подсадил к тебе на плечи.
Как и предрёк, так всё потом сбылось -
в миры иные мужа свёл цирроз,
и ты, скача по гениталиям самцов,
всё тщилась ухватить их за яйцо,
но те блюли своё благополучие,
зачем кому-то пасынок с падучею?
Как видно, стихотворный загово'р
в судьбе твоей фактичен до сих пор,
и ты, меж тем, куда-то с глаз пропала...
А мне бы повиниться не мешало -
лицом к лицу свою обле'гчить душу,
и ход вещей трагический разрушить...
