Содержание
-Завтра Восьмое марта
-Лишние мысли
-"К Элизе"
-Последние годы
-Случайно услышанные фразы
_______________________________
Завтра Восьмое марта
Расшумелись мужики за столом: дескать, любим, обожаем, поздравляем,
так любим, так обожаем, что даже выпить хочется.
За Дам!
И только стоя!
А я правду скажу: я женщин не люблю. Вот не люблю, и все тут!
Да и ни к чему им моя любовь. Пусть их лучше ихние мужья любят!
Каждую отдельно взятую женщину пускай конкретно любит конкретный муж
в каждом отдельно взятом доме.
Я за такую любовь, именную, на предъявителя, а не за дурацкие абстракции.
Любите ли вы цветы? Сразу вопрос: «а "какие" именно?»
Вот у картошки тоже цветы, но, говорят, ядовитые,
аж из семейства пасленовых.
За что же их любить-то?
То-то и оно!
Нет, оно конечно: «Женщин Вообще» любить легче и приятнее, чем одну,
но конкретно. Тем более, если эта одна твоя жена.
Ведь эта самая "одна" обзавелась языком длиннее,
чем Миссисипи и Амазонка вместе взятые!
Именно она расскажет тебе про тебя абсолютно все! Подробно и убедительно!
С правдивыми примерами и иллюстрациями из жизни:
и какой ты импотент,
и на сколько граммов удовольствий и наслаждений
ты обсчитал и обвесил ее на ярмарке любви,
и сколько ты зарабатываешь,
и сколько ты пропиваешь,
и про то, что сын идиотом и кретином растет, ленивым и нелюбопытным…
Весь в папочку, короче!
И неизбежно выйдет в конце ее выступления, что пьешь ты за ее счет…
Нет, женщин «вообще» как некий эротический символ,
любить, конечно, легче.Я мужиков понимаю.
Но, дорогие мои, надо как-то поднапрячься —
и совместить несовместимое: любить "символ"
вместе с его суровой неумолчной реальностью!
Да. Нелегко быть с дамами счастливым.
Но надо! У нас все равно нет другого выхода!
С Праздником!
Не забыли? —
Пьем только стоя!!!
=======================================
Лишние мысли
Говорят, летчиков учат быть собранными — не отвлекаться от поставленной задачи;
объясняют, как собрать всю волю в кулак и, несмотря на любые трудности
и неожиданности, все-таки выполнить боевой приказ.
Хотя я не летчик, а шофер, но и мне было бы полезно овладеть такими знаниями.
Но это я так, просто мечтаю: не получится из меня летчика!
По природе я какой-то разболтанный, развинченный,
точно гайку в важном месте срезало или реле
то ли вовсе забыли установить в голове, то ли замкнуло его накоротко
на всю мою оставшуюся жизнь.
Я — не "я» без лишних мыслей.
От их крутой ухи бурлит мой чугунок и сносит крышку!
Вот, например, в прошлое воскресенье просит меня жена пойти на базар.
Сам понимаю, что надо: холодильник пустой, за неделю все съели,
а впереди новая рабочая неделя. И вот тут же лишняя мысль появляется:
«а как же футбол?». Я этого матча жду-не дождусь. Так хочется,
чтобы наши «Оранжевые Тигры», наконец, утерли нос этим зазнайкам
из «Желтого Барса»! Нет, уж сегодня мы их точно накажем.
Никак этого не может быть, чтобы мы опять продули!
Ну, и вслед за лишними мыслями — лишние слова звучат.
«Ты бы, Маня, сама сходила на этот раз, видишь,
на небе облака кучевые, может быть, скоро дождь брызнет,
а у тебя зонт хороший большой,
а значит, продукты не промокнут. …А, Маш?»
Жена у меня хорошая, она, конечно, пойдет, но так при этом посмотрит,
что все ее мысли в ее взгляде прочесть можно, как написанные:
«Лентяй ты! Не о том думаешь! Лишние у тебя в голове мысли!»
Согласен, ладно: лентяй я еще тот! Кстати, все свои недостатки вижу,
как на ладони, вот только поделать с собой ничего не могу!
Да, кстати! Был тут у меня недавно один случай. Послали меня во Владимир, —
нужно было передать кому-то нужные документы.
Выехал из города рано утром.
Глядь, обгоняет меня джип. Серьезный такой, накрученный, с включенными фарами.
Гудит на десять ивановских! Сидят в нем такие же серьезные едоки или ездоки,
уж не знаю, как их правильнее обозвать: рожи квадратные, красные, затылки круглые,
размером с хороший футбольный мяч. Хозяева дороги, одним словом.
Решительные до последнего ужаса, едут: будто банк собрались брать.
Вот у них точно с мыслями проблемы!
Ну, ладно, сейчас чего только по пути не насмотришься,
никакого кино про войну не надо!
Еду дальше! Не гоню, иду на своей любимой крейсерской скорости.
Проезжаю мимо поста и вижу: стоит тот самый джип, возле него братки,
от возмущения уже не красные, а багровые, и два гаишника рядом!..
Молодцы стражи порядка: не будь их, совсем бы дорога в джунгли превратилась.
Пусть не порядок наводят, а одну видимость, но и это лучше, чем ничего.
Рулю себе дальше. Время засек, любопытно мне, долго ли их у поста продержат.
Через полчаса снова шум, гам, свист гомон и топот:
мчатся мои Шумахеры на идиотской скорости: опять фары,
гудки, рев движка. Один из них, что рядом с водителем сидел,
на этот раз на меня даже посмотреть изволил…
Хотя слово «смотреть» не подходит, скорее,
так… покосился, набычившись.
Да чего с них взять. Все мысли у них лишние!
До одной! До единой!
Следую далее по намеченному маршруту.
Нахмурилось. Дождичек зашуршал.
На стекло побрызгал. Я окошко шире открыл,
воздух после дождя такой духовитый,
вкусный, травяным настоем, листвой пахнет…
Отвлекся немного. Извините. Вдруг вижу: вдалеке что-то чернеет у обочины.
Подъехал. Знакомый джип лежит за поворотом дороги, на склоне, колесами вверх,
будто большой черный жук с березы шлепнулся на спину
и перевернуться обратно никак не может. Около машины — братки суетятся.
У одного из них рожа разбита, это у того, который за рулем сидел.
Тут меня черт дернул тормознуть по привычке: «Может, помощь нужна?» — думаю.
Остановился, вылез, встал у машины да как гаркну: «Мужики, чем помочь?»
И черт меня дернул тогда улыбнуться. Ну, уж больно вид у них был забавный!
Наполовину важные, крутые! Наполовину глупые и растерянные,
потому что теперь думать надо, а думать — они не умели: все мысли у них лишние!
И тут один из братков, тот, что рядом с шофером сидел, ко мне повернулся
и в ответ на мою милую не обидную улыбку, самовыразился, как умел:
«Я тебя зарою ща прямо здесь, огрызок помоичный!»
Ничего себе приключение, правда? Только вы не думайте, что если я болтать люблю,
то я хлипкий какой-нибудь и квелый! Росту я конечно, небольшого,
но лет пятнадцать со штангой забавлялся и железа перекидал, наверно,
с Курскую магнитную аномалию!
Только один раз и успел он меня ударить по плечу, а я его,
как ту штангу, рывком вверх.
Вес взял, поднял и отпустил с ускорением свободного падения.
Под ноги. Как окурок швырнул!
Браток чего-то вставать не торопится, потерял боевой задор, значит!
А вот кореши его не обрадовались моим спортивным достижениям,
а бегом ко мне, причем выражение лиц у них довольно
далекое от ангельской кротости и любых проявлений христианских чувств!
Ну, уж с ними я соревноваться не стал.
Прыгнул в машину и с места в карьер,
только шины по асфальту визгнули.
Ехал я и все себя корил за лишние мысли.
Но, с другой стороны, ведь не робот же я, черт возьми!
Пускай уж умные там все просчитывают,
а мы жизнь нашу одноразовую пусть с дурной,
но зато со своей головой как-нибудь да проживем!
Правда ведь?!
=======================================
"К Элизе"
Помню всех моих учеников. Хоть и давно уж не работаю в школе,
но их лица ярко всплывают из глубин памяти,
особенно, когда ночью не спится…
Раньше, представляете, мои выпускники
иногда даже приходили ко мне домой! Навещали. Из уважения…
Помню, как-то раз устроили ребята у меня танцы.
Дима, здоровый такой увалень, косая сажень в плечах,
сын уборщицы, из "неполной семьи", —
самый неисправимый двоечник,
мой самый добрый и искренний ученик,
защитник и опора своей классной руководительницы,
вдруг разделся до пояса,
чтобы показать девочкам татуировку на груди...
Откуда у него это? Ну, что за дуралей!
Потом мы пили чай, вспоминали нашу школу…
В это время по радиоприемнику передавали музыку.
Мы к ней особо не прислушивались, —
она служила лишь фоном для нашей беседы.
Вдруг зазвучала пьеса Бетховена «К Элизе».
«Мне нравится эта мелодия!» — сказал Дима и замолчал,
а мне почему-то стало вдруг так грустно,
будто вся печаль мира незваной гостьей ворвалась в сердце.
Ребята еще немного посидели и ушли, —
недолго в тот раз побыли они у меня, к сожалению…
А потом мне сказали, что Димы больше нет.
Он выбросился с восьмого этажа,
из окна квартиры, где жил.
Слышал ли он любимую мелодию
в последний миг своей короткой жизни?
Странная мысль… Он был, и вот его нет.
Как это странно. Как ужасно.
Как жутко просто.
Был, и нет…
Напрасно искать его следов на земле.
Он не успел оставить детей. Насколько я знаю,
не увлекался он садоводством,
не писал книг. Не выстроил дом. У него ничего не было,
и ушел он из своей ни во что не воплотившейся жизни —
словно бы в никуда из ниоткуда.
Его не ласкала мать. Бросил отец.
Над ним потешались товарищи.
Ему не давалась учеба…
Почему я так сдержанно говорила с ним?
Почему стеснялась показать, что люблю,
что он дорог мне, что буду помнить его всегда
и плакать о нем...
Если бы он знал об этом, т
о, быть может, остановился бы в самый последний миг…
Но кто мог представить себе тогда,
что случится то, что случилось!?
Боже мой! Что есть весь шум и грохот
придуманных людьми трагедий,
античных хоров и траурных маршей —
в сравнении с тихим твоим уходом, Дима?
Неужели мы шумим лишь для того,
чтобы не прислушиваться к Тишине?!
…И земля не разверзлась?
И небо не опустилось на землю?
И солнце не погасло?
Я знаю теперь: твоя Душа просила любви.
Не денег, не бизнеса, не карьеры, не "славы".
Она молилась, умоляла, ждала СЕРЬЕЗНОСТИ. Т
ой, которую находила лишь... "у Бетховена"!
Дима, прости!
У памяти своей, у памяти твоей
(где она теперь?!) —
прошу:
"Дима, прости!"
=======================================
Последние годы
Он нечасто появлялся на людях, все реже выступал, заметно терял силы.
Шел вперед, вместе со временем, — скорее по привычке, а еще потому, что знал: падать нельзя!
Как всегда, старался много читать, но иногда что-то более могучее,
чем стальная воля, вознесшая его на вершину мира, отвлекало, мешало закончить страницу,
затемняло четкие образы, создаваемые мощным мозгом.
Из четырех углов комнаты на него смотрели широко раскрытые глаза небытия.
И он верил и не верил в смерть. Мало, мало было ему одной жизни: вот бы десяток,
либо такую, как у старозаветных пророков: лет хотя бы на восемьсот!
Краем сознания, его сотой долей надеялся, что он не такой, как все; что сталь не стареет
так быстро: не может быть, чтобы всего лишь на двадцать пять лет он переключил на себя огромную
Страну да еще полсвета; стал ее нервами, кровью, мускулами, мыслью, зубилом каменотеса и мастерком каменщика…
Потухшие глаза, глаза уставшего тигра, вдруг вспыхивали с новой силой,
и невозможно было смотреть в них, не опуская головы,
и нельзя было выдержать взгляд этих умных, прожигающих металл глаз!
Как и раньше, не спали по ночам райкомы,изобретали академики,
стояли навытяжку маршалы и генералы, долбили вечную мерзлоту заключенные,
снижались цены, открывались новые заводы и фабрики, ковалось грозное
|