Здание гимназии кирпичное, красное с белым, похожее на праздничный торт. Окна классной комнаты упираются в сводчатый потолок. За толстым стеклом – мощеная мостовая, разбегаются рельсы. Слышно, как идет трамвай, трезвоня на всю улицу. Недавно здесь открыли памятник первому кондуктору. Бронзовый нос и билетик в руках – стёрты до блеска. На счастье!
Мы, второклассники, сидим за партами. Новые суконные форменные гимнастёрки – прежние стали маленькими за каникулы – синего цвета, на них серебряные выпуклые пуговицы. Подпоясаны блестящими ремнями с пряжками, на которых выгравированы те же буквы и цифры, что на эмблемах фуражек с лакированными козырьками, сверкающими значками из двух скрещенных лавровых веток. Их носим круглый год.
На доске выведено каллиграфическим почерком: «Сочинение на тему: «Как я провел лето». Рядом, за столом дремлет преподаватель Акамир Иванович, не горящий желанием общаться с воспитанниками. Глаза под кривым пенсне прикрыты, родинку на щеке облюбовала сонная муха. Наставник служит как в мужской, так и в женской гимназиях. Ходят слухи, что он выполняет деликатные поручения старших учеников по амурной переписке, отнюдь не бескорыстно.
Школяры внешне тихи и спокойны. Но внимательный взгляд подмечает переглядывание, возню, толкание, передачу чего-то из рук в руки. Вспоминают, как провели это лето… Лето тысяча девятьсот восьмого года…
Оно выдалось теплым и тихим, как жизнь в усадьбе родителей Семёновское, перешедшее к матушке Ольге Сергеевне по наследованию. Отец дома бывал редко, разъезжал по уезду. Он состоял податным инспектором, собирал налоги. Потомственный дворянин на государевой службе дело обычное.
Хозяйством, воспитанием, занималась мама. Она мечтала дать мне, единственному сыну, которого звала Володюшкой, образование, «вывести в люди». Два года назад я держал вступительные испытания в столичную гимназию, но «порезался». Маменька наняла репетитора студента, зарабатывающего уроками. Следила за занятиями. Хмуро задумывалась, наблюдая рассеянность и неусидчивость ученика. Объясняла, что, взрослые мальчики должны быть не только умными, но внимательными, трудолюбивыми. При следующей попытке годом позже я поступил в первый класс уездной гимназии, успешно его закончил, о чем говорил аттестат в рамочке на стене и лежащий на почётном месте «Дневник для записывания заданий» с хорошими отметками.
Лето в Семёновском – это поздние просыпания под птичий гомон. Звуки, запахи двора, сада. Мамин голос, по-девичьи звонкий. И другой, певучий, низкий – дворовые девки песню тянут, яблоки собирают. Аромат щекочет ноздри. Тут же, на лужайке, готовится варенье…. Люблю свой дом! Деревянный, скрипучий, пропахший полевыми травами. С букетами, расставленными по маленьким столикам ручной работы. Я здесь родился, мерное течение жизни, оживляемое теплом и убаюкивающее стужей – по душе больше, чем суета города, гимназии. Матушка часто смаковала «вкусные» строчки, расхаживая, декламировала:
«Дворянских гнезд заветные аллеи.
Забытый сад, полу заросший пруд.
Как хорошо, как все знакомо тут!»
– Душа моя, ты слишком романтична! – подтрунивал отец.
– Это не я… Это Бальмонт! Но как же хорошо!
За нашим садом старый флигель, отделённый плетёной изгородью, покосившейся, заросшей бурьяном. Когда-то здесь была каретная, потом мастерская столяра, жилище для приходящей прислуги. Ольга Сергеевна обожала живописное место. Муж предлагал ремонт, она не соглашалась. «Пусть есть, как есть!»
«В запущенном саду стоит забытый дом...
Деревья там растут так буйно, прихотливо;
А он задумчивый тоскует о былом»
На этот раз его сняла городская семья, жившая тихо и незаметно. Я редко бывал у плетня, но как-то случайно забрел к нему в поисках подходящего прута для удилища.
Было жарко. Солнце стояло в зените. Разморенное небо пыталось укрыться в редких облаках. Слабый голос напевал что-то еле слышно. Сливался с трелью птицы, полуденным жужжанием шмеля. Я пробрался к забору, прильнул к просвету.
На лужайке сидела девочка в светлой шляпке. Белое одеяние. Лицо сказочной принцессы, или ангела. Башмачки на зеленой траве из-под кружева платья. Она склонилась над куклой. На бледной коже – солнечные зайчики. Глаза: большие, в половину лица, глубоко посаженные, с чуть опущенными уголками.
Я замер от изумления, внезапного чувства узнавания. Будто видел когда-то заброшенный уголок сада, старый плетень, необыкновенное лицо…. И сердце забилось крохотным воробышком прямо в горле, и дышать от этого стало невозможно, и внутри сделалось все так нежно да тревожно, что не было сил шелохнуться….
Стараясь не шуметь, я прокрался обратно. Весь день был под впечатлением, которое боялся расплескать. Вечером долго не мог уснуть, глядя на звезды в окне детской. Не понимал, что со мной, может, я болен?
А наутро, чуть свет, уже был в саду. Ждал появления незнакомки. Она пришла, напевая свою незамысловатую песенку. Рядом кружила бабочка, обыкновенная капустница. Белая на зеленой траве. Села на желтый цветок. Мое сердце сжалось от такой красоты. Девчушка рассмеялась, стала ловить крылатое пёрышко.
Так продолжалось несколько дней. Очарованный, я наблюдал из-за забора. Девочка приходила играть. Желание заговорить переполняло, но я не решался объявиться. Словно боялся, что она исчезнет, как фея из сказки.
И однажды выдал себя хрустом ветки под ногами. В звенящей тишине звук родился неожиданно громко. Малышка вздрогнула, испуганно оглядываясь, схватила куклу и скрылась за деревьями.
Меня обуревало желание познакомиться. Но как это сделать, не спугнуть видение? Расположить, показать, что имею намерения добрые? Надобно раскрыться, сделать подарок. Только бы знать: чем обрадовать маленького ангела? Думал целый день.
Вечером, перед сном, когда маменька заходила пожелать спокойной ночи, я решился и спросил: «Мамочка, скажи, какие подарки дарят девочкам на день рождения?». Та скрыла удивление. Буднично ответила: «Нужно знать, кто эта юная особа, её увлечения. Думаю, все маленькие принцессы предпочитают сладости, или кукол». Больше выпытывать ничего не стала. Молча, вышла.
На следующий день, я уже придумал, что преподнесу незнакомке. В моем сне она гонялась за белой капустницей по изумрудной поляне. Глаза её сияли.
Под трюмо, в родительской спальне, в ящике стояла шкатулка с украшениями, так называемая в семье «бонбоньерка», только не для конфет. На дне притаилась простенькая брошка: на проволочки была натянута прозрачная ткань, расшитая бисером, в виде крыльев бабочки. Мама давно не прикалывала эту вещицу к своим нарядам, поэтому я надеялся, что она бесполезная, не совсем ценная. В полдень, когда в доме всё затихло, прокрался к зеркалу, взял заветную штучку. О последствиях не думал. Рвался встретиться с девчуркой, заговорить, сделать сюрприз.
Ждал на следующий день, и еще, и еще…. Но больше она не появлялась.
В переживаниях совсем забыл о ставшем ненужном подарке. Однажды, проходя мимо родительской спальни, услышал голос матери, на что-то сетовавший, стук открываемых и задвигаемых ящиков. «Странно…. Очень странно! Куда же она подевалась? Упорхнула?»
После этого несколько раз замечал маму, переходящую от окна к окну в раздумье: «Помнишь ли труб заунывные звуки…». Это настораживало.
Прошло время. Как-то в столовой ко мне подошла маменька. Взгляд был вроде спокойный, но что-то таилось в уголках глаз. Печаль? Она расстроена? Мигрень?
«Сынок, не помню, рассказывала ли я тебе, как мы познакомились с твоим папой. Это случилось здесь, в усадьбе. Я читала в саду, он стоял за забором, в тени винограда. Мы молча смотрели друг на друга. Долго. Несколько минут. Следующим днём твой будущий отец нанес нам визит, представился. Подарил брошку в виде бабочки. Мне было пятнадцать. Эта вещица до сих пор очень дорога». С такими словами матушка вышла.
«Что я натворил? Ведь бабочка вовсе не бесполезная безделица, а семейная реликвия! И как переживает утерю милая мамочка! Любимый Володюшка стал причиной её страданий!». Мысли не давали покоя. Ночью разразилась гроза. Её звуки разбередили маявшуюся душу. Бабочка металась между зарницами, я ловил её, непонятно, во сне, или наяву.
На следующий день украденное украшение вернулось в шкатулку.
Я боролся с желанием заглянуть в дальний угол сада, встретиться с незнакомкой. Дал себе слово не ходить туда, и сдержал его.
В конце лета Ольга Сергеевна встретила постоялицу из флигеля. В разговоре та обмолвилась, что детей у них никогда не было, и нет, в домике живут одни взрослые ….
* * *
Трамвай за окном напомнил о скором окончании урока. «Лето я провел в имении родителей, под Москвой, в деревне Семёновское Ступинского уезда». Рука с пером потянулась к чернильнице, оттуда выпорхнула миниатюрная клякса, приземлилась на моей тетради, приняв изящную форму бабочки.
* * *
Две девчонки лет двенадцати закрыли ветхую тетрадку с кляксой в виде бабочки на обложке. Смотрели в школьное окно на руины бывшего барского дома, чудом сохранившиеся с дореволюционных времен. Деревянная постройка сгорела, но даже сейчас, в двадцать первом веке, это место притягивало к себе.
– Представляешь, какой красивой была усадьба раньше?
– Больше века прошло…
– В ней библиотека богатая находилась. Её сначала разоряли, растаскивали. Потом разыскивали, прятали. Теперь, мама говорит, пытаются собрать. Там нашёлся «Дневник для записи заданий», а в нём тетрадка с сочинением, аттестат.
– Интересно, как сложилась судьба этого мальчика? Выжил ли он в революцию?
– Давай думать, что с родными уехал из России. Стал писателем.
– Слушай, ты помнишь Володю из девятого «А»?
– Вроде…. В очках?
– Да. Он мне подарил брошку-бабочку. Старинную. Говорит, хранилась в семье с давних времен…
Спасибо!