Для бандита началось, а для Думитру затворничество прекратилось одномоментно. Появилось электричество, интернет. Возобновилась переписка с коллегами, городскими и заграничными друзьями. Вернулся кое-кто из соседей, среди них Йоганн – друг детства.
Перед спешным отъездом Йоганна они с Думитру виделись за кружкой пива, в термальных источниках. Последовавшая ночь безвластья и хаоса ясно дала понять, что настало время не подумывать об отъезде, а драть когти. На последнем автобусе, с туристическим рюкзаком, полным антикварных книг и одной сменой белья. Теперь, созвонившись, друзья решили, возобновляя прерванный разговор, встретиться на том же месте.
Пригороды нежились в волнах сентябрьского тепла.
С верхнего яруса минеральных купален открывался вид на клёны предгорий, на изгибы тропы в заповеднике. Переполнив естественную скальную чашу, источник журчащими перекатами сбегал в нижний основной бассейн. Красота… Но оказывается, и в термальные воды невозможно зайти дважды.
Думитру не мог вообразить, до чего изменился, сколь многим воленс-ноленс обменялся со своим звероподобным гостем. Он и по Алмасу этого не замечал, а мог бы. Пружинное беспокойство в повадках бандита постепенно сменялось ленью и созерцательностью. Отрывистые вопросы – задумчивым любопытством. Тяжёлый снисходительный взгляд – каким-то удивлённым, за гранью отчаянья. Лицо отражается в лице, а отражение неповоротливей, жёстче оригинала. Исподволь, постепенно вбирая черты визави, оно присваивает их надолго.
***
Думитру не торопился и застал Йоганна уже на месте, изогнувшимся, как вопросительный знак над перемычкой с нижним термальным бассейном. Однако ж так, чтобы оставаться в тени, не торчать головой на фоне ясного неба.
– Приветствую, – издалека помахал Думитру, – что делаешь?
– Мы с тобой, – негромко хмыкнул Йоганн, – сейчас разыгрываем сценку эротической гравюры: подглядывание за подглядывающими. Как, по-твоему, вуайеризм – предосудительное занятие?
– Безусловно. После такого самураю ничего не остаётся, как совершить харакири.
– Хорошо, что я простолюдин. Ещё лучше, что ты опять несёшь вздор, а я имею счастье его слушать!
Обнялись.
***
Шпана, устроившая в пансионате притон, обрушила высокий бортик верхнего летнего бассейна, чтобы легче прыгать из него в глубокий зимний, тем самым увеличив обзор. Молодая парочка предавалась в пустующем, временно закрытом для посетителей водоёме сладкому греху.
Думитру опустился в воду и смущённо глянул туда, в широкий разлом. Не шлёпнутся бы…
– О, Ромео-и-Джульетта! Целые невредимые. Надеюсь, теперь их родные придут в чувство. Позволят детям самим решать.
– Уже поладили. Её отчиму оба дома предстоит восстанавливать. С одной парой рук это сложней, чем с двумя.
– Тоже аргумент.
Парню было удобно на каменной приступке, над кристальной глубиной. Посмуглевшая за лето, рыжая как абрикос, девушка лежала на воде, обхватив его ногами. От его бёдер к её волнистым кудрям и к дальней скале водоёма расходись круги наслаждения. Глаза девушки были закрыты, через лицо прокатывалась вода, груди утопали и выныривали. Ромео вошёл глубже и заставил её прогнуться с придыханием: да…
Йоганн улыбнулся, взглядом указывая на неё:
– Созрела.
– Да…
***
По вечернему лениво, нога за ногу шли обратно до северной улицы, а там в разные стороны.
Высокий, под два метра, большеносый, с остатками жидких седин вокруг залысины доктор Йоганн напоминал марабу.
Он всё это время вёл свой обычный курс латыни в другом университете. Рассказывать ему было, к счастью, особо нечего, а у Думитру новостей лишку, непонятно с которой начать. Йоганн по второму образованию лингвист, по первому – социальный психолог. В частности, он занимался статистикой всяких катаклизмов.
Игнорируя, как ему казалось, ловко, встречные вопросы о житье-бытье, Думитру засыпал Йоганна своими, беспорядочными вопросами. Практически, он использовал друга как гадалку, спеша заглянуть в будущее, что вроде бы так не свойственно ему… «Какова вероятность стойкой ремиссии у жертв детского абьюза? Что даёт лучший результата: фармация или психотерапия? Насколько выше результаты проработки травмы в группах? Как быстро наступает улучшение? А статистика есть?»
Они вышагивали, не накидывая рубашек под легонько припекающим сентябрьским солнцем.
Если б он только знал, как выглядит со стороны… Если б он хоть мимо зеркала прошёл невзначай, такой красавец, Думитру не решился бы разгуливать с голым торсом. Леопард: спина, все бока в сине-фиолетовых пятнах, грудь в цепочках синяков между рёбер, следы от пальцев на предплечьях. В купальне Йоганну неловко было глядеть на него в упор. Приходилось созерцать небо, плавное бурление ключа, расфокусировать взгляд, переводить его на янтарную линзу пивной кружки или смотреть в только лицо. «Какой жёсткий, отчуждённый взгляд стал у Думитру, – думал он, – глаза рептилии…» Между тем, Думитру было хорошо и легко! Ну, какие ещё рептилии?!
– Электричество-то у тебя есть? – поинтересовался Йоганн.
– А как же! Со вчерашнего дня.
– И плазма цела?
– Всё цело, я ж говорю: мой дом не пострадал.
Плазму от университета ему на юбилей подарили. Думитру с годами стал тяжёл на подъём для путешествий, а географию любил смотреть.
– Я тебе ссылки пришлю. Это не по профилю, но рядом: социальность хищников в стаях и дети-маугли. Послушай, Думитру, – тон Йоганна изменился от приятельского к внушающему, лекторскому, – когда люди пытались держать у себя дома хищников, крупных зверей, это неоднократно заканчивалось трагедией... Понимаешь меня?
– Угу… Ты не видел случайно, новый комендант по старому графику принимает на месте или им пока не до бюрократии? Надо зайти постоянное удостоверение оформить и заодно уточнить требования к новому паспорту. Какие архивы они могут поднять и через кого, как считаешь?
– Я считаю, что тебя лечить надо! – вспыхнул Йоганн.
Думитру непонятливо моргнул:
– Ты о синяках? Пройдёт, прошло уже.
– Я от тебе, Думитру! О том, что ты несёшь два часа к ряду! О, господи, всё же нельзя было оставаться в стране! Сдай гадёныша полиции и забудь, как страшный сон! Без промедления, как только зайдёте в администрацию! Я предупрежу, чтобы за дверью находились вооружённые люди.
Тут Йоганн увидел – насколько – его друг изменился…
Развернувшись посреди дороги, под играющей тенью листвы, Думитру заложил руки за спину, окатил его молчанием, и через паузы холодно произнёс:
– Йоганн. Ты ничего… не знаешь… об этом мальчике.
Йоганн птичьей шеей вытянулся над ним:
– Мальчике?! Каком к дьяволу мальчике?! Это бешеная собака! У тебя глаза-то есть, Думитру? Ты хочешь, чтобы в округе бродило дикое, невменяемое животное? Ах, мне тоже не нравится, когда по улицам тянет палёным! Но что поделать, такова жизнь! Кризисное правительство всё делает правильно: чем быстрей эта шваль будет вычищена по всем углам, тем лучше! Национализм – дремучая непроходимая проблема, на решение которой уйдут десятилетия, но эту… эту бандитскую, мародёрскую шваль следует…
– Йоганн… Ты не понимаешь, о чём говоришь. Ты не знаешь и не можешь знать…
– Так-так… – перебил Йоганн. – И о чём же конкретно я не в курсе? Просвети меня, Думитру! – уголок его рта с брезгливым страхом пополз в сторону, а подбородок указал на нижнюю часть пуза, на дробные пятна от укусов шириной с ладонь. – Это я вижу без очков, а чего я не знаю?
Думитру замолчал и отвёл сердитый взгляд.
Мрачная птица-марабу, Йоганн уставился ему в лоб:
– Думитру, это ненормально!
– Уж, наверное, на седьмом десятке для меня не новость такое явление, как стокгольмский синдром! Ты зато кое-чего не понимаешь, а именно… Стокгольмский синдром является не более чем оценочным штампом, который покрывает сумму различных феноменов травмы! Перевожу специально для тебя: это обзывательство. Оскорбление, Йоганн. Так понятно? А в округе, что ж, он разве кого тронул? Нет? Если нет, кто агрессор: он или вы? Все те, кто возводит напраслину?
«Классика жанра, – вздохнув, подумал Йоганн. – Действительно, чего я закусился, когда его к психотерапевту надо тащить?»
Думитру сжал руки в один кулак:
– Да пойми ты! Остаток моей жизни никак не украсит обгоревший труп этого мальчика! Я хочу, чтобы всё закончилось! Закончилось, закончилось, прекратилось наконец! А не прилипло ко мне душным кошмаром, в котором уже ничего не изменить! Я чувствую ответственность за этого мальчика, в равной мере…
«Классика…»
– …взгляни трезво, Думитру, – Йоганн простёр руку к белоснежному зданию администрации за ровненькой аллеей. – Вот наша жизнь, наш закон. Обгоревший труп – в чистом виде твоя фантазия. Дальнейшая судьба этого… урода, Думитру, его судьба – не твоя! Не твоя ответственность! Что там ждёт всех этих бандитов: суд? Казнь? Оправдание? Депортация? Этот всё – не твоё дело. И не моё, признаю, но ты мне как-никак друг уже полвека, Думитру!
Хлопнул по плечу.
Разошлись у калитки.
С той стороны её Алмас на корточках выдёргивал из грядки по одной тоненькой, сладкой, как мёд морковке, и грыз их на месте, не ополоснув.
Приветствуя хмурого старика, он усмехнулся:
– Что там твой друг втирал? Он прав. По любому он.
Думитру наклонился, упершись руками в колени, выдернул морковку покрупней и, так же небрежно обтерев, надкусил:
– Мальчик мой, ты решил, что я тебя кину, оттого что кто-то что-то сказал? Серьёзно?
***
На следующее утро Алмас получил солидное, ламинированное удостоверение личности.
Думитру можно было проверять на детекторе лжи, не опасаясь разоблачения! Он не выдумал ни брата ловеласа, ни его давно проданный дом в тех краях, откуда пришли банды, не солгал про исчезнувшую в очередном загуле первую жену брата, вертихвостку. Единственная неправда: эта ветвь рода Адажио не имела никакого отношения к Алмасу.
На вопрос о его диагнозе старик пожал плечами:
– Откуда мне знать, господин комиссар, что там было в карте записано?
Тоже ведь логично: прошедшее в стенах психоневрологического интерната детство бандита предполагало какую-то медкарту…
Алмас молчал, кивал, односложно мычал: да, если требовалось.
Не обманули они никого. Но отыграли на полную.
Установка правительства была такая: что происходило между родственниками и соседями, в то без крайней необходимости не лезть. Пусть склоки угасают на месте или прогорают локальными пожарами.
Племянник, значит? Незаконнорожденный? Что ж, господин Думитру Себастьян Адажио, ваше дело.
Комиссар – военный врач, средних лет мужчина в погонах. Осанка монумента. Форма сидела на нём, как влитая. Через весь лоб аршинным буквами: «Выдержка». Прищур будто нарисован угольком, и сами глаза – тлеющие угольки. Читалось в них только одно: молчи-молчи, гадёныш… Пока старик держит тебя под локоть, живи… Но, как только старик отвернётся – …
