Всем сестрам - по серьгам

             

Когда-то Лев Толстой записал у себя в дневнике, что у женщин, в сущности, только две страсти: любовь к мужчине и привязанность к собственным  детям. Всё же остальное – производные. Тяга к красивой одежде и украшениям – это чтобы понравиться своему мужчине. А желание денег – не что иное, как забота о будущем своего потомства.
Думаю, сказал он так потому, что не знал Наташку. Не родилась она  ещё к тому времени.
А вот когда родилась, то чуть ли не с самого рождения воспылала страстью одной и единственной. И была верна ей всю свою жизнь.
Наташка боготворила деньги. Всегда. Даже тогда, когда не понимала их настоящую цену. Когда ей исполнилось три года, бабушка подарила ей копилку. Эдакого глиняного петуха с  пёстрым хвостом и ярким хохолком. Подарила и объяснила, для чего такая вещь в доме и как ею пользоваться. С тех пор каждый вечер, после ужина, Наташка бежала в комнату, хватала с серванта своего петушка и подходила с ним к отцу, а потом к матери, просительно заглядывала в глаза и говорила нежным таким детским голоском:
- Покорми Петю, дай копеечку на зёрнышки…
А девочка-то она была хорошенькая. И послушная. Поэтому родители почти никогда не отказывали.
Когда же петушок заметно тяжелел, Наташка уходила в свою комнату с ним в обнимку и там особой проволочкой, которую на улице нашла и сама камнем загнула, из него монетки выковыривала. Что, думаете, чтобы потратить? Нееет!.. Это она так боялась, что другие потратят. А вдруг, пока её дома нет, мама или папа захотят её «денюшки» без спросу взять и ими воспользоваться. Вот она и выковыривала их и в спичечный коробок под кроватью, в самом дальнем углу прятала. Когда коробок становился полным, она его в носовой платок завязывала и ещё дальше прятала… А куда – я вам не скажу, потому что… а вдруг и вы захотели бы Наташкиными деньгами воспользоваться… А если честно, то не говорю потому, что сам не знаю. Про это только  Наташка и ведала.
Когда же в школу пошла, то мама ей на обед в буфете каждый день 10 копеек давала. И каждый день Наташка их домой назад приносила и в щёлку на петушиной спине опускала. Думаете, крепилась, себе во вред жила? Нееет!..
Девочкам-подружкам всякий раз «жалистные» истории рассказывала, про то, как потеряла, как у самой школы плохие мальчишки отняли. Или просто стояла и грустно так, словно у неё все умерли,  смотрела, как другие едят. Кто-нибудь обязательно да сжалится и от своего коржика отломит, а другой из стакана отхлебнуть даст.
Платье на выпускной ей тётя Вера сшила, мать Ольги, с которой Наташка 10 лет за одной партой просидела. Увязалась с ними в магазин, а там опять стояла грустная и теребила край куска ткани, ей приглянувшейся. Когда тётя Вера к ней подошла и по голове погладила, заплакала Наташка, уткнулась сухим лицом ей в грудь и стала говорить, что вот её-то мама ей такого никогда не купит. Ну, тётя Вера и купила. И даже сшить сама предложила. Правда сначала Наташка купленное домой принесла, чтобы матери показать и взять с той деньги, которые та ткань стоила. А ещё и за работу тёте Вере, «не станет же она за просто так шить». Вечером деньги эти были уже в надёжном месте. А тётя Вера добрая же. Она про деньги и не спрашивала.
После выпускного под утро пошли праздновать к Валерке домой, потому что родители его всё равно на дачу ночевать уехали, и большая квартира оставалась в полном распоряжении выпускников. Под утро мальчишки, многие, напились. И сильно. Но сильнее всех – Валерка. Когда, наконец, все угомонились и разошлись, Наташка Валерку уложила, раздела… И сама разделась… Только не очень: лифчик сняла. И рядом с ним улеглась…
Наутро, когда Валерка в себя пришёл, он так испугался, что даже плакать стал. И прощения просил. Наташка его успокоила и сказала, что за «моральное потрясение» возьмёт с него деньгами. А если он деньги ещё и на этой неделе принесёт, то она даже никому и не расскажет. Он и принёс.  И столько, сколько просила.
После школы учиться дальше Наташка не стала. Так уж ей хотелось поскорее деньги самой зарабатывать. Устроилась в химчистку, приёмщицей. Улыбалась заказчицам, особенно заказчикам, которые были щедрее на чаевые. Но вскоре поняла, что улыбка её будет стоить куда дороже, если станет она официанткой. И пошла. И добилась ведь места в неплохом ресторане. И опять улыбалась. А расчёт-то оказался верным: в ресторане улыбаться было куда выгоднее. Да и подвыпившие клиенты были не особенно внимательны при получении сдачи.
Но живи-не живи, копи-не копи, а в жизни любого человека случается это самое «Однажды» или «Вдруг».  Наташка уже стала жить отдельно от родителей, в бабушкиной квартире, которая стала свободной, и подумывала даже о том, не сдать ли вторую комнату квартирантке. Или квартиранту. Как однажды в их ресторане появился Вадик…
Вадик был такой… причёсанный, такой весь отутюженный, и пахло от него так, как только может пахнуть от настоящего мужчины. А не как от Валерки, ну, тогда, ночью, когда она рядом с ним лежала и ждала, скоро ли он проснётся, потому что всё уже придумала…
И ещё: у Вадика были усики и небольшая лысина на макушке. И был он старше Наташки лет на десять. Но сам предложил называть его «Вадиком». И даже танцевать пригласил. Но официанткам же нельзя! Они же на работе!!.
Вадик дождался, когда работа закончится и ресторан закроется. Дождался и пошёл Наташку домой провожать. И хоть было до того дома совсем не далеко, вызвал такси и довёз до самого подъезда.
А в такси, на заднем сиденье, сразу целовать начал. И так… хорошо  было, так внизу живота что-то сжималось, что не могла Наташка отпустить его, хотелось, чтобы ещё и ещё так же сладко было.
Вот она и позвала его к себе, потому что решила: а! Будь, что бу…
Да ничего она не решила!! Это он так решил. И пошёл за нею в подъезд, а там – в лифт. И – на шестой этаж, где и была её 66 квартира.
И вот уже там было всё. И было гораздо лучше, чем в самых дерзких Наташкиных мечтах…

… Когда же утром она проснулась, всё ещё улыбаясь своему счастью, и потянулась к нему, чтобы снова ощутить его запах, рядом его не было. Когда открыла глаза, то увидела, что в комнате совершеннейший разгром: вещи из шкафа вывалены и на полу валяются, шкатулка на туалетном столике лежит перевёрнутая и пустая.
На самом же пороге комнаты валяется её старый глиняный петух с облупившимся от времени гребешком, разбитый вдребезги…