Содержание
-Элеонора Львовна
-Дурацкое счастье
-Диалектика отношений
-Читатель и писатель
-Дядя Сима
____________________________________
Элеонора Львовна
Я видел, как дух победил плоть… Не навсегда победил. Дух побеждает ровно на столько,
на сколько плоть позволяет ее побеждать! На несколько месяцев, в этом случае…..
…Она полулежит, прислонившись спиной к подушкам. Красивое, благообразное, благородное лицо…
Не знаю, какое еще определение подобрать, чтобы лучше передать прелесть ее лица….
Я звоню в дверь. Ей нужно подняться, чтобы встретить меня.
«Вставай!» — командует она себе. Вся напряглась, кулаки сжаты, зубы стиснуты, дрожит всем телом.
Медленно опираясь руками, принимает вертикальное положение.
Воля подчиняет непослушное тело.
Полчаса ей надо, чтобы дойти и открыть! Я слышу, как сухо стучит о пол ее палка.
Жизнь ее — непрерывная борьба с неподвижностью. Борьба за огромное пространство в пять-семь метров: столько нужно,
чтобы без посторонней помощи добираться до туалета. Она преодолевает незаметное здоровому человеку
расстояние ценой огромных усилий. Каждое движение отдает болью, заставляет кричать, стонать.
Зато какое умиротворение, покой чувствует она, когда несколько минут ничего не болит! Счастье — это когда ничего не болит!
Как горячо говорит она в недолгие эти минуты о книгах, как тепло вспоминает покойных родных.
Немощь тела и благородство души, непокорной бессилию и ужасу страдания, —
такой при каждой встрече отражается в глазах моих Элеонора Львовна.
Элеонора Львовна. Русская украинка, с примесями польской и цыганской крови.
Дворянка по матери (ее прадед одним из первых отпустил крепостных крестьян на волю задолго до оглашения Манифеста Александра Второго.
Таких нашлось тогда очень мало: один из двухсот, да и этот "один", чаще всего, требовал рот бедняков уплаты немалого выкупа!
Элеонора Львовна. Юрист по образованию.
По призванию Поэт! Сколько же тепла хранила ее душа! Как обрадовалась она нашей первой встрече, только вот заметила с сожалением:
«Жалко, что мы так поздно встретились!»
Я оставил ей тогда свои стихи. На следующий день она позвонила. В трубке звучал мягкий, теплый, тихий, милый голос:
«Какие стихи, какое наслаждение! Читала до четырех утра. Плохо вижу. Хотела попросить соседку,
чтобы почитала днем, но не вытерпела и стала листать книгу сама, с лупой».
Я был растроган ее вниманием, потрясен стойкостью характера. До стихов ли ей сейчас!
Через несколько месяцев после нашего знакомства она полностью потеряла возможность передвигаться,
уже до конца жизни была прикована к постели.
Муки ее были неописуемы. Она не могла спать, лежать, есть, страдала от жажды. Ее мучили страшные боли.
«Плоть сошла с ума!», — шептали ее губы.
Но я не помню случая, чтобы она не улыбнулась мне, когда я входил в ее комнату. Она не лежала, не могла лежать, —
сидела на кровати, склонившись вперед, уронив голову на руки, в единственном положении, которое было для нее возможным.
Я видел борьбу духа и плоти.
Плоть, в конце концов, победила, конечно. После восьми месяцев неописуемых страданий Элеонора Львовна ушла из жизни.
Никогда не забуду, какой свет шел из ее измученных глаз, каким теплым был голос, какой сердечной улыбка.
Сама ее борьба с болезнью была чудом, славным подвигом верности, терпения и любви к Жизни…
_______________________________________
Дурацкое счастье
Надоело дураку на печи лежать.
Захотел дурак богатства и славы.
«Да что же это такое? Лежу, живу, хлеб жую, а никто обо мне не знает, не ведает. Покажу-ка я себя людям!
Весь мир собой удивлю! Пусть моей дури великой все радуются и восхищаются!»
Пошел дурак по дороге. Идет себе и идет.
Видит вдруг — развилка перед ним. Две дороги в разные стороны разбегаются. Одна прямая —
далеко, под самое небо стремится. Другая, извилистая, петляет, зато кажется короткой.
«Э, нет!» — говорит дурак, на прямую дорогу глядючи. — «Так далеко мне не с руки.
Я не дурак! Авось, поближе счастья найду».
И пошел он по извилистой дорожке.
Хитрый был, некоторые дураки, вообще, отличаются хитростью!
Видит: толпа стоит. Люди шумят. Сердитые все. Недовольные. Серые даже какие-то от недовольства!
(Люди всегда недовольны чем-нибудь. Такое имеют свойство. Прогресс у них от этого чувства очень сильно ускоряется!)
Стал дурак прислушиваться.
«Свободы хотим!» — кричат одни.
«Богатства!» — вопят вторые.
«Работа нам постыла. Надоело уже!» — горланят третьи.
«Удовольствий давай! Сексу всякого такого прикольного! А плодиться и размножаться отказываемся,
как таковые! Не дураки!» — орут двадцать пятые.
«Партократы жрут икру ложками, а мы только вилками! Не можем такого терпеть!» — не отстают сотые…
Вышел дурак вперед (наглости у него всегда было в избытке!) и гаркнул:
«Я дам вам свободу, денег и удовольствий. Я освобожу вас от всех обязанностей! Наделю всех всякими правами.
Если же вы будете мной недовольны, а цены все-таки вырастут хотя бы в два раза, то прямо на рельсы лягу! С моста я уже прыгал!»
Народ дивится:
«Что это еще за "Анна Каренина“ объявилась? Прямо второе пришествие желающих полежать на рельсах, прости господи!"
А дурак лоб низкий морщинит, брови хмурит, сопит, вид у него решительный и дурацкий: дураком за версту несет!
Но поверила все же живым речам толпа. Да и не хотела она серьезно в дураке разбираться.
Уж больно привлекательными показались толпе грезы о "легких" деньгах да свобода дурить и куролесить.
Избрали дурака президентом. Президент — это тот, кто несколько лет ни за что не отвечает и всем показывает,
что он — первое лицо. Первый дурень на нашей деревне! А потом единогласно переизбирается еще на сколько-то лет,
либо сажает в кресло преемника. Если, конечно, ноги до этого не протянет…
Здоровье у нашего дурака было отменным, вопреки всем законам природы и собственной печени,
разрушенной пьянством и прочими невоздержанностями.
Нашел-таки он теплое местечко и был по-своему, по дурацки, конечно, счастлив!
Жизнь его удалась: водки было хоть залейся: Охранники в кейсах носили!
Только ради этого уже стоило предать и погубить свою собственную страну, в которой очень многие не были дураками!
______________________________________
Диалектика отношений
Время было обеденное. Мы не спеша перекусывали в новом, недавно оборудованном машинном зале МТЗ,
заставленном электронными шкафами.
Говорили о женщинах. Инженер Седых сказал так: «Меняешь их, меняешь по молодости,
бросаешься от одной к другой! А потом видишь, что все одно и то же: что первая, что сто первая…
Только ты уже не тот, что был: постарел весь насквозь, — и все вокруг потускнело!»
«Нехорошо бросать женщин. Даже собак бросать подло, не то, что женщин!» —
заметил я, обрадовавшись удобному случаю поделиться волновавшей меня мыслью.
«А зачем бросать?» — удивился монтер Охапкин, по кличке «Шкаф»,
мужчина видный, импозантный, мощный и внушительный.
«Они сами уходят. Вначале ты им доказываешь, что хороший! Потом убеждаешь, что плохой!
Понимаешь, они же все очень практичные! Ну, зачем им «плохой», скажи? Еще рады бывают,
что легко отделались. И «бросать» тогда никого не надо.
Я так и разинул рот, услышав это блестящее логическое построение!
Вот она "народная" диалектика! Тонкий человек наш Шкаф.
Философ!
Куда до него сопляку Дон-Жуану, который, по крайней мере, в пушкинском варианте,
не только врал взахлеб, но даже сам переживал нечто такое, что можно принять за благородство!
…Жизнь наших циников проста, прочна и незатейлива…
Как металлический шкаф!
______________________________________
Читатель и писатель
Читатель.
Да какое ты право имеешь меня описывать? Обо мне сказки сказывать? Кто ты такой, скажи?
Что ты, умнее меня, что ли, в самом деле? Лучше? А, может, дело в том, что я,
живой и настоящий, только материал для твоих исследований и упражнений пера?
Самовлюбленный болван! Не кажется ли тебе,
что я имею полное моральное право крепко стукнуть по твоей наглой физиономии?
Посмотри на себя! Не мыт, не брит, не чесан; с женой развелся, детей не воспитываешь.
Не дети, — монстры какие-то. Если доходчиво не объяснишь, зачем пишешь,
то я за себя не отвечаю! Боюсь, не удержусь и заеду тебе в лоб своей тяжелой рабочей рукой!
Либо потребую от общества жесткой цензуры на твою голову!
Писатель.
Пишу, потому что хочется…
Читатель.
Ну и пиши, если хочется. Я вот тоже пишу…
Письма, например, друзьям молодости, с которыми на границе служил.
Но ведь и разница есть существенная: они ждут моих писем,
за меня беспокоятся, о здоровье моем тревожатся!
А за тебя кто переживает, а?!
И зачем твои комплексы на мою бедную голову выливать?
У меня, что ли, своих забот мало?
Зачем навязывать мне твою жизнь тиражом в… столько-
то экземпляров? Думаешь, у меня нет собственных глаз,
ушей, сердца, мозгов, наконец?
Писатель.
Я-то как раз и взываю к ним: глазам, ушам, мозгам!
Бужу ваше сознание. Мечтаю быть услышанным вами, ищу новых друзей…
Читатель.
А в жизни у тебя есть друзья? Нет, не те, с кем ты пьешь в писательском ресторане,
а настоящие, которые на костер за тебя пойдут, — есть такие?
Писатель.
Нет! Таких нет!
Читатель. Так зачем тебе еще непонятно какие заочные друзья по переписке?
Очнись, дружок, ведь дело твое табак! Оно проиграно еще до начала сражения!
Ты хочешь выразить себя? Но что можно выразить ЕЩЕ после Христа и Будды?
Разводить грязь, описывать физиологию? Нести вздор?
Как и что писать ЕЩЕ после Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Достоевского, Толстого, Чехова?
Неужели не стыдно творить хуже их? Коли бумаги не жалко, то хотя бы мое зрение пощадил!
Писатель.
Жалко! Всех вас жалко, особенно зрение! Бей меня, лупи, читатель, за то, что я не Толстой!
Ругай ругательно! Кричи, что в корзину Искусства лезет Фальшивый груздь!
Ты в своем праве! Но от творчества все равно не откажусь!
Желание писать сильнее меня! Это — призвание.
...А еще я пишу, потому что… больше ничего делать не умею и не хочу!
Читатель.
Вот то-то и оно! Ну, так бы сразу и сказал! А то — «друзей ищу»…
Так и быть, живи пока! Может быть, ты и не самый плохой от природы!
Только постарайся быть все же скромнее! Не увлекайся проповедями, ладно?..
_______________________________________
Дядя Сима
Жил у нас в деревне дядя Сима. Уж как его бабы и девки любили, —
и не рассказать простыми обыденными словами! Сами за ним бегали.
Отбою от них не было! Совсем стыд потеряли бабы-то…
Так он нашими бабами увлекался, что даже с лица временами спадал. Ужас! —
Скулы торчат. Глаза блестят: счастл-и-и-вые!
Человек ведь так устроен: во что душу вкладывает, от того и счастлив!
Жил Сима бобылем, — на окраине, рядом с оврагом,
на родник ему еще близко, удобно было за водой ходить.
Добрый он был, тепло от него всегда шло, как от русской печки.
Ласковый такой, даже блажной немного.
Скажешь ему, бывало:
«Сим, комар на тебе!»
А он:
«Ну и шут с ним, И ему есть надо».
Один как-то раз Надькин муж к нему пришел.
«Где, говорит, Надюха? Верни жену!»
А Надька, тем временем, к окошку "шмыг",
из окошка с другой стороны дома на улицу "прыг"!
Выпрыгнула, значит, и огородом-садом бегом, к оврагу, —
как коза
|