Бульон из свитера

или
     
ОТКРОВЕНИЯ  ШЕСТИДЕСЯТНИКА


                Я считаю себя  представителем поколения «шестидесятников». Почему?  Совсем не потому, что по последним социологическим исследованиям  я по образу своих мыслей, по своему образу жизни  или по своему характеру попадаю под группу Советской интеллигенции, названной  досужими интеллигентами термином «шестидесятники».  А  потому,  что во  второй половине  шестидесятых годов я учился в одном из самых лучших ВУЗов Москвы и самого Союза, в  Московском Геологоразведочном институте,  жил в пятом корпусе  одного из лучших Московских  «студгородков»,  в незабвенной «Доргомиловке», в самом озорном и самом певучем ее корпусе, где круглые  сутки звенели гитары и звучали студенческие песни, достигнувшие апогея своего развития именно в шестидесятые годы, в  те самые моменты, когда я жил и учился в Москве.

                Я сам бренчал на гитаре и довольно неплохо пел. И потому был обязательным участником всех Московских фестивалей студенческой песни тех лет. Я был  знаком с Юрием  Визбором, с Евгением Клячкиным, с Александром  Городницким,  с Аллой Йошпе,  с Михаилом Анчаровым,  с Юрием Кукины,  с  Новеллой Матвеевой, с Адой Якушевой, Еленой Камбуровой и многими, многими  другими студенческими тогда певцами. Пусть не дружески знаком, а всего лишь поверхностно, по шапочному, по фестивальному, но знаком. Я их знал, они  меня знали. При встречах мы здоровались, обнимались, пели вместе наши любимые песни, кое с кем даже и выпивал. Чем и горжусь!

                Кстати, Высоцкий в те годы в  студенческой фестивальной жизни  участия не принимал.  Молодежь Москвы Высоцкого тогда не знала. Он пришел в молодежную среду по позже, когда во всех аудиториях Москвы массово зазвучал «блатняк».  А студенты  шестидесятники «блатняк» не пели.  Совсем не пели.  Среди студентов тех лет «блатняк» не был популярным. Опускаться до «блатняка» среди студентов  считалось неприличным. Точно также среди студентов считалось неприличным употреблять наркотики.  Наркотиками откровенно брезговали. Поэтому  «анашу»,  «план», кокаин, кодеин и даже опиум, наиболее известные в те годы наркотики,  не употребляли.  А термины  героин, метадон вообще не были известны молодежи тех лет.  Да, водку, вино, самогон, всякого рода самодельную плодово-ягодную  «борматуху»  пили во всю! Но наркотики – нет и еще раз нет!

                Студенческая жизнь тех времен  отличалась невероятной активностью. В большинстве Московских ВУЗов  тогда работали студенческие театры, по вечерам в выходные дни на площади Маяковского, у памятника поэту,  собирались студенты, читали  стихи и пели песни под гитару;  в Политехническом  музее собирались любители поэзии и читали свои стихи вместе с Евтушенко, Рождественским, Вознесенским, Бэллой Ахмадулиной;  у  памятника Пушкина собирались участники  студенческих стройотрядов и пели под гитару свои песни. Складывалось впечатление, что чуть ли  не вся молодая Москва пела тогда свои, ими же сочиненные песни.
             
                И что здесь в сравнении с этим  массовым молодежным явлением  были прославляемые нынешними демократическими СМИ  какие-то там фарцовщики, стиляги  со спекулянтами, шныряющие по переулкам улицы Горького, и предлагающие прохожим поношенные иностранные джинсы,  шариковые ручки, жвачки, выклянченные ими  за бесценок  у иностранцев?  Что?  Да ничего - мошкара,  тля, черви, навозные  мухи, слепни да комары! Это они сейчас раздулись до неприличия. А тогда были никем не замечаемыми и никем не уважаемыми  «людишками».

                Особенно бурлила студенческая жизнь студенческих общежитий. Это было «нечто»!  Это было что-то запредельное! Это были самыми счастливыми днями моей жизни. В каждом корпусе студенческого общежития внутренней жизнью студентов распоряжался и руководил «студсовет»,  назначаемый комитетом комсомола института и согласованный с  парткомом института из лучших и надежнейших студентов. Ни о каких выборах  «студсовета» и речи не могло идти.

                Попробовали было в те годы  в одном из  студенческих общежитий  МИХМа, то есть,  института химического машиностроения, сделать выборный  «студсовет»  с большими полномочиями, то получилось примерно то же самое, что получилось  в нынешней России  в ее печально знаменитые девяностые годы.  В «студсовет»  пролезла всякая «шваль»,  всякого рода дельцы,  нечестные, но очень даже говорливые  студенты,  сделавшие из общежития  собственную кормушку и  где за деньги можно было запросто получить комнату для  безбедного проживания любому, имеющему эти самые деньги.

                У нас же было все по другому!  «Студсовет»  наделялся  очень большими  полномочия и полностью отвечал за порядок и благополучие студенческой жизни в своем корпусе.  Каждую пятницу  представители «студсовета»  обходил комнаты общежития и проверяли  их санитарное состояние по пятибалльной оценке.  Проверяли очень строго.  Я бы сказал, что сверх строго!  Причем, «двоешников»  обязательно вызывали на проработку в «студсовет» и строго предупреждали.  Третья двойка означала выселение из общежития, что автоматически означало отчисление из института. Потому что протокол заседания «студсовета» со всеми минусами  поведения жителей комнаты направлялся в комитет комсомола и в партком института.  А оттуда и в администрацию.

                Все конфликты внутренней общежитейской жизни разрешался «студсоветом». Милиция в общежитие не допускалась.  Порядок на танцах,  а танцы в общаге устраивались  в каждые выходные дни,  на праздничных вечерах и свадьбах,  проводимых  в вестибюле или в красном уголке общежития,  обеспечивали сами студенты из числа дружинников, назначенные «студсоветом». И насколько я помню,  за все годы моего проживания в  «Доргомиловке» никаких таких эксцессов по поведению студентов  в общаге не было никогда.

                Нет, драки и мордобои  на танцах и на праздниках были, были! Да и не только на праздниках.  И никуда от них не денешься – молодость не умеет  чинно по струнке ходить.  И не любит по струнке  ходить.  Особенно, когда выпьет. А не пьющих студентов не бывает.  Но все инциденты в общаге  спокойно  утрясались силами  самих ребят из актива «студсовета».  И  с  моей точки зрения, это было пиком, вершиной  настоящего молодежного  народовластия в  Советские годы!

                Единственное, что отравляло счастливейшую жизнь студентов тех времен  в их общежитиях, это была стирка своих  личных  вещей  в лице рубашек и нижнего белья.  Хотя, если по  честному, я не знаю, найдется ли хоть один человек на свете, который бы любил стирать? Стирка, это, как мытье посуды после обильного обеда. Есть любим все, а посуду мыть желающих не находится никогда. Но приходится! Приходится!

                Так и здесь! Стирка – это обязанность, которую люди выполняют лишь по необходимости, но никак не по любви. А студенты – такие же люди, только молодые,  и за стирку принимаются  лишь тогда, когда ходить становится совсем уж не в чем. Невмоготу и стыдно! А для начала тянут время изо все имеющихся у них сил. Только бы не сегодня! Не сейчас! Завтра! Завтра! Завтра!

                И поэтому рубашки, висящие в шкафу  комнаты, сначала пронашивают по одному разу и  вешают их обратно  в шкаф на вешалки. Потом осматривают их и из имеющихся выбирают самую чистую. И вновь одевают ее.  И так проходят все рубашки по второму разу. Затем вновь осматривают грязные рубашки и вновь выбирают из имеющихся самую, самую  чистую. Относительно чистую, конечно же! Грязновато-чистую!

                И так по нескольку раз. До тех пор, когда  даже  предвзятому студенческому  взгляду  становится яснее ясного, что все, хватит,  больше  носить эту грязноту невозможно и пора начинать стирку. И уж только тогда, жутко скрипя сердцем и тихонько,  на весь этаж,  про себя матерясь, начинают эту неприятную процедуру.  Точно также поступал и я. Что я, рыжий, что ли? Нет, тогда я был точно таким же студентом, живущим на одну стипендию, которых в Советских ВУЗах было большинство.

                .Правда, были студенты и другого толка. Такие, которые никогда не марали свои руки  этой неприятной процедурой, как стирка. Они свое белье сдавали в прачечную.  И получали его оттуда  ослепительно чистыми и даже хрустящими от  крахмала. Как говорится,  «дешево  и сердито». Правда, для этого «дешево» требовались  лишние деньги. И не так уж малые. А денежный вопрос для  студентов всегда оставался самым больным из всех имеющихся у него жизненных проблем. Поэтому на подобный шаг шли студенты только достаточно обеспеченные, те самые студенты, для которых материальная сторона их студенческой жизни не  играла никакого значения, потому что она решалась не ими самими, а их родителями или же  их родственниками.

                Но  у основной массы  обычных Советских студентов  лишних денег  никогда не бывало! Потому что жили они все на одну стипендию и на свои случайные заработки.  И если и заводились у них  эти самые лишние деньги,  то тратились они на что угодно, но только не на прачечную. А чаще всего на  девушек, на  одежду и на  выпивку.  То есть, на  основные удовольствия своей молодой  жизни!

                Поэтому начало любого дня у  настоящего студента тех лет  после его завтрака  из  чая с пустым  батоном,  начинался с осмотра своих рубашек  «на предмет их годности к надеванию». У меня было тогда три выходные рубашки, двое брюк и один костюм. Ну, еще курточка полуспортивная, купленная мною случайно в ЦУМе, и  в которой я обычно ходил на лекции.  И еще я имел в своем гардеробе  пару рубашек «ковбоек»,  которые я  надевал в общаге,  и шерстяной  спортивный костюм,  выданный мне  студенческим спортобществом «Буревестник»  за мое участие в спортивной жизни Московского студенчества. Я тогда играл в волейбол в сборной института.  Этот костюм был моей гордостью и  его  я берег до невозможности и никому не позволял даже «потрогать»! Потому что свободно купить такой костюм  в магазинах Москвы  тогда было невозможно. Не было их тогда в магазинах.  «Спорткостюмы»  с ведомственной эмблемой на груди и спине выдавались только в спортивных обществах.

                И вот как-то подошел и ко мне  этот самый день стирки.  Я настроился на стирку с самого утра и потому даже  отпросился с последней пары,  не слишком важной для меня, чтобы пораньше приехать в общагу.  Хотелось место  для стирки заранее занять, чтобы никто не опередил и не помешал сделать эту  сверх нужную, но такую неприятную работу.

                Стирали у  нас  в общаге в большой  туалетной комнате,  в  так называемом предбаннике туалета,  где стоял электрический титан с горячей водой и  были натянуты  веревки для сушки белья.  Но титан в последнее время работал что-то не важно – то грел воду, то не грел, а если и грел, то слишком уж долго.  Поэтому  воду для  стирки  своих вещей  я нагревал в основной комнате кухни, где стояли две газовые плиты,  на газовых конфорках  в обыкновенных оцинкованных тазиках. Их  всегда стояло в предбаннике  штук  пять, не меньше.