Такого леденящего ужаса я не испытывала никогда. Ни одной живой души вокруг… Спасения ждать неоткуда. Меня покинули все мысли, кроме одной: жить осталось мгновение. Силы почему-то тоже оставили. Непослушные ноги двигались, поддаваясь слабой команде объятого огнём мозга: «Вперёд…»
Ни громкого плача, ни всхлипываний, ни попытки бежать.
Безумно жалко было себя, такую юную, так глупо попавшую в силки…
И внезапно хлынули слёзы, стекая по щекам, как дождь по стеклу.
Может поэтому страшный попутчик не хватал меня. Начал заглядывать в мои, полные безысходности, широко открытые глаза, в лицо, покрытое сплошным потоком слёз:
- Девушка, как тебя зовут? Девушка, а что ты так плачешь?! - громко сопел верзила мне в лицо, обдавая зловонным дыханием и звучно шаркая ножищами.
Эта было невыносимо, и, в то же время, казалось спасительной соломинкой, так как он пока не распускал руки. У насильников и палачей тоже, наверное, бывают какие-то эмоции.
«Решил узнать напоследок имя жертвы. Зачем?! Какая ему разница, плачу я или нет. А вдруг он рассчитывал, что заору, начну убегать», - мысли ещё шевелились в горячечной голове.
Страх сковывал меня всё больше.
- Ты почему молчишь, э-эй?!? Глухонемая? Ни фига себе, столько слёз в жизни не видел, ёкарный бабай! Э-эй! Ты слышишь?! - вопрошал он страшным голосом, больно схватив меня за руку ниже плеча.
Не вырываясь, с этой болью, растекающейся по предплечью, я дотащилась до края кладбищенской ограды.
Что-то шевельнулось внутри, похожее на надежду спастись. Впереди, всё-таки, площадь.
И вдруг, сквозь пелену слёз, увидела у края кладбища толпу чёрных силуэтов. Они расплывались и казались огромными.
«А-а-а, - забился внутри мозга маленький колокол, - да их тут целая свора, оголтелых насильников, они орудуют на старом кладбище. Сейчас перекинут меня через ограду и всё…»
Толпа стала терять очертания, а я уже почти не ощущала себя, превращаясь в бестелесное существо. Дикий животный страх совсем затуманил сознание.
Почувствовала только, что чьи-то руки подхватили моё, почти рухнувшее тело, и голос, этот до боли знакомый голос, сказал:
- Лина, ну что же ты так?!
Пришла в себя. Меня крепко держал Казимир. Озираюсь. А где этот упырь?
Эти чёрные люди – кто они? И вдруг из этой толпы слышу:
- Лина, Лина!
Вижу бегущих ко мне и приобретающих реальные очертания моих девочек и какого-то парня.
Это был Иван, подбежавший первым. Он смотрел с таким страхом и нежностью, что невольно захотелось спрятаться у него на груди, как маленькой девочке, и никого больше не видеть.
- Линочка, солнышко, он тебя обидел? – спросил Иван, вытирая мне слёзы своим платком и гладя по голове.
Я отрицательно покачала головой, говорить, по-прежнему, не могла.
- Что он сделал?!
- Н-ничего, - наконец, с трудом разлепила губы, - и вы его не трогайте.
- Разберёмся, - Иван погладил меня по руке и вернулся к своим друзьям, которые на повышенных тонах пытались что-то выяснить у верзилы.
Почти светало. Первое января, транспорта не было.
Казимир, поддерживая под руку, вёл меня в сторону нашего общежития.
Я шла рядом, послушно и молча.
Девочки шагали чуть поодаль.
- Как вы нашли меня? Случайно?
- Случайностей не бывает, ты же знаешь, дорогая. Мы поняли, что пойдёшь одной из двух дорог, решили встретить на перепутье. Но как тебя угораздило идти мимо кладбища?!
Видя мою отстранённость, торопливо начал:
- Поверь, совсем не хочу ссориться с тобой и, тем более, терять.
Он пытался объяснить своё поведение с Нонной:
- Она изобразила головную боль и слабость, попросила довести из красного уголка до комнаты. Потом, когда ты вбежала, неожиданно притянула к себе и поцеловала, причём так мастерски, что я еле вырвался, - закончил свою оправдательную речь Казимир.
Говорил он вкрадчиво, чем дальше, тем неприятней становилась его манера выгораживать собственную персону. При этом улыбался той самой печоринской улыбкой, от которой таяли все девчонки, но уже не я… Мне она казалась сейчас неуместной и лживой. Он пытался взять мои руки в свои.
Я спрятала их за спину.
Слушала Казимира и удивлялась. Почему раньше не видела этой наигранности в прищуре тёмных глаз, не понимала всей фальшивости цветистой словесной мишуры? Не видела почти жеманных манер человека, привыкшего покорять, нимало не задумываясь о последствиях. Почему сейчас это так выпукло и бросается в глаза? Что за гипноз был всё это время? Я будто проснулась.
Прозвенел первый трамвай, и я холодно и вежливо распрощалась с мечтой, с романтической, второй в своей жизни, влюблённостью.
Легла спать. Всё тело и голова горели.
Кажется, температура. Шевелиться не было сил. Сон принёс слабое облегчение, но вскоре начала метаться и стонать.
Вдруг села, как ужаленная.
Я осталась жива. Неумело перекрестилась.
Опять пришёл на память этот Чосер Джефри:
Обманщик будет в свой черёд обманут.
И все над ним ещё смеяться станут.
«Что ж, уж теперь плакать точно не буду! А посмеюсь всласть! Завтра придумаю план действий», - теперь уже твёрдо решила я и заснула так, как не спала с самого детства.
Продолжение следует
