Сынок

              Дождалась.    Вернулся.      Сынок  мой  милый.   Единственный.
Со службы  контрактной.   С   войны  со  Шматландией.
              Угрюмый, злой, с каким-то внутренним  надломом,  но  живой.
Даже  не  ранен.
              А  знакомые, с соседнего дома,  парнишку  в  самом  начале  войны  
схоронили.     Большие  были  похороны, с  почестями.    Орден  героя, посмертно,
дали, помощь  материальную.
             Мой, как  рассказала, только  выругался.
              -  Знаю  про этого  придурка,  -  говорит, - Даже  выстрелить   не  успел.
Оружие  с  предохранителя  не  снял.    Нам  про  него  все  уши  прожужжали.
А  что  толку  от  такого  поступка.    Я  этих  шматландцев  знаешь   сколько
положил?    И  что в  награду?   Штамп  в  личном  деле  «склонен  к  трусости».
Сволочи  штабные.   За  разрыв контракта  отомстили.      
             -   Верю тебе, сынок,-  пытаюсь успокоить, -   Если  так  сделал, значит  
иначе нельзя   было.
            -    Просто, понял, что  удачу исчерпал,- признается  он.  -     Там  отовсюду
пули  летят.
           -    А  ты  только  в  военных   стрелял?   -   как  тяжело  было  это  спросить,
но  смолчать не  смогла.
           -   Там  нет  гражданских,-  сказал, как отрезал, -   Старики,  женщины,  дети –
все  против  тебя.
          Нехорошо  стало  от такого  признания,  а  сынок  только   добавил :
          -  Мама, посылка  с   микроволоновой   печью    пришла?  
         -   Пришла,  - сознаюсь,-   Как  ты  просил, я  не  открывала.
        Только  головой  кивнул  и  стал распаковывать.     Обычная  печь.  Зачем?
У  нас  своя  есть.     Открыл  крышку и  достал  изнутри  черный  сверток.
Видно,  что  увесистый.
            -  Что  это? -  спрашиваю.
           -   Материальная  помощь  мне, -  отвечает, ухмыляясь.  
Единственный   раз его  улыбающимся видела.   Какой  злой оказалась улыбка.
Что   за  дела  скрывала  она.       Боялась спрашивать.      Не   хотела  знать.
Главное,  вернулся.     А  жизнь  дома  черствость    отогреет.
               Напрасно  надеялась.       Никуда  не  делись   злость и  угрюмость.
Из-за  штампа  в  личном  деле на  работу  не  брали.    А  курьером  и
подсобным  рабочим  быть не  хотел.    
              -  Я  маетой  своей     много  чего  заслужил, -    пояснял  сын,   -
а  знаю столько, что  кое-кто    немало  за  молчание  заплатит.
               Со  временем, злился  все  больше.    Не  брали  и  не  платили.
                Тут  в  моей  жизни  мужчина  появился.   Хоть  мне  слегка  за  сорок,
все  равно,  успела отчаяться   в  поисках  счастья.    С  отцом   ребенка  тоже
не  повезло.     Оказался   обычным  лентяем, к  тому  же  агрессивным  и  пьющим.
И  что  к  нему  потянуло?     Отсутствие  мозгов.
               Вот  стала  в одиночку  ребенка  тянуть,  сразу  ума  прибавилось.
Работала,   старалась  обеспечить   жизнь.     Шалопай   вырос.    Себе    на  уме.
Но  сообразительный.     Главное,  говорит,  понять,  где  деньги  лежат.      И
имел в  карманах,  помимо  того,  что   давала.      Что-то  покупал-продавал.
Крутился.      Забрали  в  армию.   Послужил   и    контракт  заключил.     Платили
и  обеспечивали  неплохо.  
              Потом  война.        Как   соседского паренька  похоронили, сна лишилась
Но    успокоил.      Ловкий,  говорит, не пропаду.     Потом  привыкла  к  постоянной
тревоге.
             Вернулся,  а  еще  тревожней  стало.     Чужой  теперь совсем.
             Мужчина  в  моей  жизни  появился  внезапно, вскоре,  после
возвращения  сына.     Зашел в  магазин,  где  работала,  глянул    в  глаза,
и    пробежала  та  самая  искра  промеж  нас.      Стали  встречаться.
            О  работе   своей  не   говорил.   Даже  не  проговаривался.  Видела  в
нем  человека  умного,  начитанного, со знанием  и  глубоко затаенной  теплотой.
Видимо,  некому  было  ее   дарить,     и  досталось     незваное  счастье.
           Сын  к  нему,  поначалу,  заревновал, а  потом   открылся, словно,
давно понимающего  человека  искал.    Долго    они  разговаривали   меж
собой,  меня  не  посвящая.
            Сын  успокоился   и  стал  писать, лист за  листом.
           -   Изъяслав  Вячеславович,  -  говорил,   у  нас  во  Всеславии   все  Славы,-
на  хорошую  службу  принять обещал.  Надо  только  за  прошлое покаяться,
на  бумагу  все   беды  изложить.  Излагаю.    Имена, фамилии,  номера, никого
стараюсь  не  забыть.     В  этом  деле  как,  кто  первый  успеет,  тот  и  прав,-
и  продолжил    сосредоточенно  писать.   Много  вышло.
          В  тот  день у  меня  выходной  был.    Утром  ушел,  к  обеду  вернулся.
          -   Все,- сообщил  радостно  с  порога, -  нет  в  моем  деле  клейма  о
трусости.  Честностью искупил.  Всех  сволочей,  с  кем  служить  довелось,  сдал.
На  хорошую  службу  взяли.   Заживем  теперь.
         Не успела  обрадоваться, как  стук  в  дверь.     Незнакомый, настойчивый,
требовательный.
         Сын  как  вскочит  из-за  стола  и  на  балкон,  на  седьмом  этаже  жили.
           -    Вячеславыч  пару  дней  поберечься  велел,- крикнул  на  ходу.
         Поняла,   что на  соседний  перелезть хочет, там  спрятаться.  Видать,
опасная  служба  у  Изъяслава.
          Выждала  время, неспешно  подхожу, открываю.
          Мужчина  и  женщина.
         - Проверка  регистрации   счетчиков   электроэнергии,  -   бесстрастно
сообщает  она.
          Впускаю  в  коридор.   Смотрят  счетчик.
        - Все  в  порядке, прошу  расписаться в  акте  проверки, -  удовлетворенно
говорит  напарник.
            Расписываюсь,   уходят.  Облегченно  вздыхаю.   Иду  на  балкон.
            А   он  внизу  лежит.  Сыночек  мой.  
           Далее  как  в  тумане.     Врачи,  полиция,  Изъяслав.
          Признали  несчастным  случаем.       Видела,  что  не  шибко  хотят  
расследовать.     Хотела  в  прокуратуру   пойти,  но любимый   отговорил.
           -  Туда  пойдешь,   назад не  вернешься.     Не  хочу тебя терять,  -
убедил  он,  -  Сын  твой, пока  воевал, дел  нехороших натворил.  Пояснять  не
буду.     Жить  с  этим  не  смог,  поэтому   контракт  разорвал.      А    другие
могут  и  живут.    Разбудил  я  в  нем  совесть, и  теперь   эти  мерзавцы  свое
получат.    Только  есть  те,  кто  их  покрывает.      Следили  они  за  сыном
твоим.    А  как  поняли, что  дело  плохо, убили  его.    Не  спеши,    от
возмездия  им  не  уйти.  Верь мне.
           Я   не  знаю,   чем  он  занимается.   Лишь понимаю,   что   люблю
и  готова  верить.  Что  еще  остается?