Я - ровесник двадцатого века. В августе пятьдесят седьмого
дождался реабилитации. С марта тридцать пятого прошло более
двадцати двух лет. Мать умерла в тридцать девятом, жена в сорок
седьмом. Сын погиб в апреле сорок пятого. Успел-таки на войну.
Никого не осталось. Никому не должен.
Случилось то, что случилось. Довелось в гражданскую убивать, и не
раз. Всякий, кто это делал, тайно и подсознательно ждет возмездия.
Я дождался.
Доноса, от того, кого считал другом. Желание встречи с ним,
единственное, что ведет меня. Иных мыслей нет. Только встречи, ничего
более. С тем, кто открыл ворота ада. А не он бы, так другой. Но
не повезло, именно, Павлу.
- Не глядите в прошлое, - предупреждал сотрудник органов, выдавая
справку о реабилитации, - это никогда не приводит к добру. Лучше
воспользуйтесь шансом на новую жизнь. Утешьтесь тем, что у многих
и этого нет.
Я утешился. Только, желания начинать все заново не было.
Силы были. Здоровье кой-какое осталось. Хоть и немного. А желания
не было. Лишь право делать все, что хочу, и полное отсутствие страха.
Все вокруг чего-то боялись, слов, поступков, последствий, а я нет.
И хотелось встретиться с Павлом.
Он мог за это время куда-то уехать или умереть. Но не уехал,
а был счастлив и доволен жизнью. Престижная работа, семья, дети,
внуки. Молодец. Интересно, переправил он на другой берег еще кого-то
или только меня. Но все равно, молодец.
Вышел из высотного дома, рукой машет, высоко голову задрал.
Улыбается. Прогуляться пошел, сегодня выходной. Пора за ним. Даже,
чувство неловкости появилось, но что-то внутри упрямо толкает вперед.
Пристроился сзади. Не спешит. Глядит по сторонам. Не оборачивается.
Счастлив и уверен в себе.
Широкий проспект Переход. Ждем сигнала светофора.
Человек десять скопилось. Как спокойно дышит.
- Паша, - говорю тихо, но настолько отчетливо, чтобы до него дошло.
Узнал. Не оборачиваясь. По голосу. Вздрогнул. Застыл. И как
рванет через дорогу на красный.
А там, очень кстати, кто-то в легковушке по делам спешил.
Большое движение. Скрип тормозов, глухой удар, тело так и взлетело.
Все охнули от ужаса, кроме меня. И не такое видеть приходилось.
Толпа у перехода сразу рассосалась, и понял, что стою один. Потом медленно
повернулся и пошел. Просто шел, без всякой цели. Вглядывался в лица
встречных прохожих. Слушал обрывки фраз. Пытался чувствовать
ритм и музыку, окружавшей меня жизни.
Ноги устали. Сел на ближайшую скамейку в городском сквере.
Подставил многократно обветренное лицо нежному августовскому солнцу.
Закрыл глаза.
- Гражданин, - почувствовал уверенное и привычное прикосновение
к плечу.
Надо же, ночь. Фонари горят. Нет никого. Только милиционер
и дружинник, склонившиеся надо мной.
- Пройдемте в отделение, - в голосе понимание, сочувствие, но и
настойчивость.
В отделение так в отделение. Было бы куда идти. После Павла
дел никаких здесь не осталось. В свободном мире.
Дежурный вежливо задавал протокольные вопросы. Я подробно
отвечал. Еще немного, и меня предоставили бы самому себе и ночной
тьме, но судьба сжалилась, в очередной раз.
Пошел телефонный звонок. Службист внимательно выслушал
сообщение и снова попросил документы. Заново просмотрел, но
возвращать не спешил.
- Вам знаком Павел Сергеевич Криволапов? - с надеждой спросил он.
- Знаком, - уверенно ответил я, мысленно похвалив органы за быструю
работу.
- Когда Вы его видели в последний раз? - надежда крепла в каждым
мгновением.
- В момент гибели, - он так и подпрыгнул на стуле.
Не торопясь, я изложил обстоятельства нашей встречи. По мере того,
как он записывал, на лице все больше проступало удивление, переходящее
в изумление. Он внезапно перестал писать.
- Вы понимаете, что сейчас наговариваете себе новый срок,- с трудом
произнес он, - Павел Криволапов был законсервированным нештатным
сотрудником. Вас обвинят в доведении до самоубийства. Неужели, Вы
готовы вернуться туда?
- Готов, - пришлось признаться.
- Но почему? - он едва не вскрикнул,- Пережить двадцать два года
по ложному обвинению, дождаться реабилитации, получить возможность
начать новую жизнь и все это отдать за мгновение удовлетворения
мучением другого, пусть и справедливым. Не слишком ли большая цена?
- В самый раз, - успокоил его, - Это новая жизнь, но она не моя.
Суета, стремление, страх, опасение, постоянная тревога за завтрашний день.
Попытки казаться лучше, чем есть. Делать не то, что хочешь, а что положено.
Этот мир надо усваивать с детства. А мой иной. Одна часть его погибла
с момента ареста. Другая ушла со смертью дорогих мне людей.
Осталась третья. За воротами лагеря. Единственная, привычная мне.
Так что, не терзайтесь. Преступление раскрыто по горячим следам.
Слова мои возымели действие. К нему вернулась деловитость и
уверенность. Я подписал протокол допроса.
- Завтра прибудет следователь, - предупредил дежурный, перед тем, как
отправить в камеру.
Там было пусто и одиноко. Я лег на нары, и ощутив их твердую
плоть, понял, что вернулся.
