Пришло довольно таки пухлое письмо из совсем уж далёкого ныне Узбекистана. Марок штук двадцать наклеено. С видами Бухары и Самарканда, с красивой арабской вязью. А я уже почти и забыл, что на этом свете существуют простые бумажные письма! Да ещё и написанные красиво от руки. В письме, несколько небольших цветных фотографий. Вот на одной из них крупная, но красивая голубоглазая узбечка в шёлковом радужном платье, разливает чай по расписным пиалам. На другой фотографии она же, стоит, крепко прижав к себе руками в перстнях, видимо своих уже подросших дочек и улыбается мне, двумя рядами сверкающих золотых зубов. А ещё на одной, она делает вертикальный шпагат, демонстрируя феноменальную гибкость, подняв одну ногу параллельно стволу какого-то дерева и сверкая на солнце такими же, как и платье, яркими шароварами. Или может это теперь такие колготки? Да точно, это колготки! Ничего себе…, правоверная мусульманка!
Судя по фотографии, женщине немного за сорок и она всё ещё очень привлекательна. Немного правда, смущают её золотые зубы. Мода говорят у них такая. А против моды.... Но это ничего. Что-то уж очень-очень совсем знакомое в её облике, но все эти платья и шаровары и тюбетейки мешают её сразу вспомнить. И только прочитав, первые строки вложенного в конверт небольшого письма, я окончательно вспоминаю эту не чужую мне женщину. Давным-давно, почти целую вечность назад её звали Вера! И она жила в нашей далёкой деревне. Да, давненько это было. Был у неё в ту пору законный муж. Здоровенный такой двухметровый детина. Коля Полухин. Рассказать как они жили, мне представляется очень трудной задачей. Уж очень сильно разнообразной была их недолгая совместная жизнь.
День у них мог начинаться ласковыми объятиями и нежными поцелуями, а закончиться битьём посуды и выдиранием пуговиц и волос и крупных клочков одежды друг из друга. Потому что эта большая любовь…, была настоящей. И поутру они опять просыпались в объятиях друг у друга. Несмотря на некоторую разницу в весе, сражалась она отважно. И если и приходилось ей иногда светить фонарём под глазом, то Коле для симметрии тоже приходилось тогда заклеивать лейкопластырем разодранное острыми ногтями лицо. Понятно, что продлиться такой брак очень долго не мог, даже несмотря на рождение дочери. Через пару лет ей это надоело, она развелась и уехала подальше от бывшего мужа в город Норильск. Дочку ей мать не отдала. Норильск представлялся её матери, как город где круглый год стоит сорокаградусный мороз, и по улицам бродят белые медведи и уголовники с ножами. Про уголовников и медведей это конечно бред, но вот про морозы почти правда.
Там она быстро окончила курсы крановщиц и уже через полгода работала на знаменитом комбинате. Сейчас он называется «Норникель». Богатое предприятие. Поставляя стране никель, медь и платину и ещё с десяток вредных для слабого здоровья металлов. Да и для сильного здоровья не очень то полезных. Если бы не тоска по оставленной в деревне дочке, то было бы совсем ей хорошо. Не прошло ещё буквально и полгода, как ей выделили малогабаритную однокомнатную квартиру. Тогда это было быстро, дома шлёпали как горячие пирожки. Привлекали работяг на север. И примерно в это же время у неё появился ухажер.
То, что это был узбек, её ни грамма не смущало. В стране царила дружба между народами. И национальная принадлежность, не была ещё объектом: моя твоя не понимаю – и твоя видеть не хочу. Кроме того, он был не совсем узбек. Мама у него, в детстве была русской. Ребёнком, во время войны её вывезли в Ташкент, да так и забыли там навсегда. Узнать теперь русскую в свекрови было невозможно. Она даже не знала русского языка. А Вера поначалу удивлялась. Как он за ней ухаживал! Он каждый день дарил ей цветы! И это на севере, в Норильске! Если цветов невозможно было достать, то он приносил ей фрукты. Яблоки, апельсины и мандарины. На её иронию не реагировал и в конце-концов через год своего добился.
А какое бы женское сердце не дрогнуло от такой настойчивости? В деревне разве кто нибудь бы смог так обречённо любить её? С цветами и тоскливыми вздохами? Нет, в деревне всё по другому. Напиться водки и покричать под окнами, вот он национальный обычай ухаживания за девушками. Она то понимала, что она далеко не модель с обложки журнала мод. Да ещё и с ребёнком, которого собиралась забирать из деревни. И через год он переехал жить к ней.
И тут он поначалу позволил себе немного расслабиться. Примерно через месяц он пригласил к себе земляков и друзей, чтобы отметить какой-то там свой праздник. Уж она расстаралась. Весь день хлопотала, готовила угощение. Накрасилась, приоделась. Но вот..., наивная. Когда гости собрались, а это было человек шесть его друзей из Узбекистана, то её естественно за стол ни кто не пригласил. И весь вечер она пробегала из кухни в зал, поднося угощение и унося пустую посуду. Но может быть это она бы и вытерпела, но самым возмутительным для неё оказалось то, что горка её белоснежных подушек, с такой любовью составляемая по деревенскому обычаю на кровати, пирамидкой, оказалась на полу. Под боками и другими частями тел у гостей. Это её возмутило до глубины души. При посторонних она скрипя зубами молчала, но когда гости ушли, то быстренько предупредила своего почти супруга, об ошибочности его поведения. Пояснив, что на подушках белые наволочки, для того чтобы ложится на них лицом, а не садиться..., на чём люди сидят. Простым народным языком объяснила, даже слишком простым. Любила она, не нормативный фольклор.
Почти супруг, выпил много отважного вина и поэтому был неосторожно смел. Грозно сдвинув брови, он произнёс, - Молчи женщина! Это мои земляки и у меня в гостях они имеют право вести себя так, как захотят, - и властной рукой отпихнув её, попытался завалиться на диван. Бедолага, как он ошибался! У себя в деревне она поднаторела в боях со своим бывшим мужем гигантом. И этот щуплый восточный владыка, двумя мощнейшими ударами по тонкой шее был выдворен за дверь квартиры, в одних носках. Щёлкнул замок и воцарилась тишина. И он стоял там, скуля в гулком подъезде на холоде, пока у него не прошёл хмель, а у неё злость.
Через полчаса она сжалилась над ним и впустила в квартиру. Женское сердце слабое, женское сердце доброе. Он вошел дрожа от мороза и как актёр погорелого театра рухнул на пол, среди зала. – Что ты наделала? - чуть не плакал он, сидя на полу - что ты наделала? Ты навсегда меня опозорила перед всеми соседями! Они все видели, как меня ударила женщина! Меня…! Ударила…! Женщина…! Вай, как мне теперь здесь жить? Пойду, застрелюсь! Пойду брошусь под машину….
- Ложись спать, стрелок! – сказала она и удалилась на кухню наводить порядок. Больше с тех пор, он таких ошибок не повторял. Да и друзья вели себя с оглядкой на хозяйку. Но это горе он переживал полгода, пока не свалилось новое. Им одновременно дали отпуск.
Отпуска тогда на комбинате были длинные и денежные. Отдыхать нужно было как можно дальше от полярного круга. В Крыму, на Кавказе, если повезёт то в Болгарии. В общем, где нибудь у моря. Он принялся уговаривать её съездить к своим родителям. Познакомиться. Это почти у моря, утверждал он. Целую неделю он расписывал какая прекрасная природа вокруг его древнего кишлака. Какая у него гостеприимная и многочисленная родня. Сколько баранов держит его старший брат и сколько коров средний. Какой виноград растёт в саду. И какие огромные чинары растут у них во дворе. Когда она решила узнать, есть ли там у них места для купания, он целый день рассказывал про арык, со свежей родниковой водой протекающий в двух шагах от его дома. Он почти её уговорил.
Через пол часа она вышла перед ним в неглиже и поинтересовалась, какой купальник ей лучше взять в отпуск – открытый или закрытый? Этот который на ней или тот в котором удобней загорать у арыка?
Если кто видел человека в предынфарктном состоянии, тот представит что творилось с ним.
- Женщина! – кричал он, - ты сошла с ума! Неужели ты думаешь что у меня дома ты сможешь появится в купальнике? У арыка? Ты совсем потеряла мозги! У меня в кишлаке можно ходить только в длинном, до пят платье и в пододетых под низ брюках и с покрытой головой. Что они скажут? Мои родственники. Кого ты нам привёз – проститутку? Арык, это не для девушек, там купаются только мужчины, - и он в панике хватался обеими руками за голову, и приседал от ужаса, представляя такую картину.
- Знаешь что, дорогой! – подумав, медленно произнесла она, - в мои планы не входит, весь отпуск просидеть во дворе дома закутавшись в паранжу. Питаясь пресными лепёшками и зелёным чаем. Был у меня уже один такой командир. Знаешь куда я его послала? С трёх букв догадаешься? Поэтому давай-ка ты езжай к своим баранам и коровам сам. А я поеду к себе в деревню, к своим коровам. Заберу дочку, соскучилась я по ней, покупаюсь на речке, вот в этом самом купальнике..., а может и вовсе без него. Так что, до встречи осенью.
Естественно, что одну он никуда её уже не отпустил. Он покорно отправился на отдых с ней в деревню, где болел от ужаса, глядя как она загорает на пляже в крошечном купальнике, под взглядами мужчин. Бесился от бессилия, когда она надевала короткий сарафан который почти не закрывал её ноги. Научился пить тёплую водку с тестем. Замазывал тональным кремом синяк, полученный от её бывшего мужа, решившего хоть так досадить своей так и не прошедшей любви. И ни на минуту не оставлял её одну. Ни днём, ни тем более, ночью. И судя по фотографиям из Узбекистана, ночью не оставляет до сих пор. Пятеро детей всё таки.
А фотографии у неё красивые получились. Особенно одна! Где она стоит в вертикальном шпагате, высоко подняв одну ногу в цветастых колготках на ствол чинары. И её голубые глаза сияют так же, как и Узбекское небо над её головой. Ничего не скажешь…, красивая узбечка. Настоящая восточная красавица!
|
