Желтое чудо

Наша Таня громко плачет –
Уронила в речку мячик.
Тише, Танечка, не плачь.
Не утонет в речке мяч!
(Агния Барто)


...Анна Курникова полулежала в шезлонге под тенью огромного зонта на палубе белоснежной яхты. Роскошные солнцезащитные очки закрывали половину лица, умопомрачительное парэо соблазнительно облегало бедра, на голове красовалась мягкая полупрозрачная широкополая шляпа, украшенная желтым помпончиком – точь-в-точь как у матроса из юмористического сериала «Деревня дураков». Стройность ног подчеркивали узкие, украшенные стразами сапоги-ботфорты из змеиной кожи на толстой платформе, с длинными, тонкими как ножка бокала, хрустальными каблуками. Низкий столик, располагавшийся на расстоянии вытянутой руки радовал глаз серебряными приборами и манил широкой корзинкой с экзотическими фруктами.
Яхта невесомо скользила в неизвестность по прозрачно-бирюзовому океану. Мимо, гордо покрякивая, величаво проплыли несколько лебедей. Они были странной рыже-пегой окраски, что, впрочем, нисколько не портило общей картины.
– Энрике, – капризно надула губки теннисная дива, – хочу коктейль!
Молодой смуглый человек с модной трехдневной щетиной, стоявший у борта и одетый в белоснежный костюм и в футболку невообразимой расцветки, буркнул:
– Пусть твой Фетка готовит тебе коктейли, он большой специалист по льду.
– Он не Фетка, а Сергей. Сергей Федоров! Лучший хоккеист НХЛ, между прочим! Не чета тебе, ты только глотку драть можешь. Ну ладно, не сердись! Сделай мне коктейль, милый, – нежно промурлыкала Анна, – Сереженька сейчас на кухне посуду моет.
Иглесиас-младший, неожиданно превратившийся в Диму Билана в рваных джинсах, неохотно подошел к барной стойке, плеснул в высокий бокал что-то из бутылки с яркой этикеткой и подошел к девушке. Протянув руку к шляпке и захватив в пригоршню вместе с прядью волос желтый помпон, вдруг превратившийся в теннисный мячик, он сильно и резко нагнул ее голову. Анна дернулась, пытаясь освободиться.
– Сидеть, Курицына! – прикрикнул певец. В бокал потек желто-оранжевый сок.
– Ой! Да ты что?!

***
– Танька! Ты опять в облаках витаешь?! Птица не кормлена, корова не доена, воды не натаскала! Чем стирать будешь?
Громкий голос и резкая боль вывели девушку из небытия. Над ней нависал вернувшийся с фермы старший брат Ванька. Прожженный бушлат с клоками грязной ваты, торчащей тут и там, растянутый серо-зеленый свитер с дырой на груди, давно ставшая бесцветной лыжная шапочка-петушок с пятнами машинного масла, стоптанные кирзовые сапоги – контраст с картинкой из сна был чудовищным! Брат еще раз раздраженно дернул сестру за волосы. Девушка ударила его по руке:
– Отстань! Достали вы меня уже своими коровами и курами!
Слезы от внезапной, резкой боли, обиды и разочарования подступили к самым уголкам глаз и невыносимо их защипали. Красивая картинка с белоснежной яхтой и поклонниками, теплым, безбрежным океаном и сапожками в стразах вдруг сморщилась, скукожилась и уменьшилась сначала до размеров их старенькой избы, стоявшей прямо на берегу речки-переплюйки, а затем и до небольшого  шарика, покоящегося в девичьей руке.

***
Пару лет назад, когда Иван служил срочную в Москве, его роту направили на «Кубок Кремля» для обеспечения порядка. Оттуда он и привез в подарок сестре этот  теннисный мячик. Дополнением к нему был красивый глянцевый журнал с фотографиями знаменитой теннисистки. Танька жутко гордилась подарком – ведь ни у кого в их деревне, да и в школе ничего подобного никогда не было. Она не расставалась с ним ни днем, ни ночью. А когда брат неосторожно похвастался, что видел Анну Курникову живьем, она замучила его расспросами. По ее просьбам он снова и снова рассказывал как выглядела теннисистка, во что была одета, каждый раз выдумывая новые подробности. Но случилось то, что и должно было случиться – ему просто надоело. И с некоторых пор единственным "рассказчиком" стал маленький, упругий меховой мячик. Он нашептывал Танюхе о чудесах и красотах далекой райской жизни, погружал ее в такие мечты и миражи, о которых  девушка раньше не могла и помыслить. Поглаживая мягкий, теплый ворс, она летала на роскошных лайнерах, встречалась с самыми известными людьми планеты – актерами и певцами, спортсменами и президентами, одевалась в своих мечтах так как не одевается никто в округе, даже новая молодая жена хозяина рынка в районном центре. Пожалуй, это было самым ярким предметом во всей их деревне, затерянной на бескрайних просторах Вселенной. С тех пор как к ней в руки попало это маленькое солнце, мечта хоть как-то приблизиться к сказочной и красивой жизни прочно засела в голове нескладной, угловатой пятнадцатилетней деревенской девушки. Она искала и находила любую информацию о своем кумире: вся изба была увешана постерами и фотографиями, вырезанными из журналов с изображением предмета ее обожания. Да и фамилия у нее была созвучная – Курицына. Вся деревня потешалась над Танькой и над ее странной, ненормальной любовью к мячику.

***
– Ты чо залипла? Растеклась квашней! Давай, очухивайся, наконец! Мать с работы придет, опять ругаться будет. – Ванька резко сдернул с нее покрывало. – Хватит фигней маяться! Я, что ли, за тебя все буду делать? У меня, вон, дрова не колены, навоз не убран. А на улице темнеет уже.
Брат по-прежнему угрожающе нависал над ней, злой и раздраженный.
– Отстань! Никуда этот навоз не денется, а куры ваши хоть бы уже подохли все до единой!
– Да? А жрать что будешь?! Коктейли с ананасами? Давай, шевелись! – он ткнул сестру в бок.
Танька, продолжая усиленно цепляться за привидевшийся сон, зажмурила глаза.
– Сказала же, сейчас пойду!
– Когда сейчас? Русский час – шестьдесят минут!
Эта дурацкая присказка, похоже, навсегда прилипла к нему. Во время армейской службы он ненавидел это выражение, по сотне раз на дню повторяемое старшиной роты, но, выйдя на гражданку, понял, что от нее уже не отвязаться.
– Давай-давай! Некогда мне тут тебя уговаривать!
Танька продолжала сидеть на кровати, едва покачиваясь, с крепко зажмуренными глазами.
– Ну, все, хватит!
Иван неожиданно выхватил мячик из руки сестры и, подскочив к окну, отдернул старенькую ситцевую занавеску. Размахнувшись, выбросил его через открытую форточку в темнеющий, уже почти непроглядный вечер.
– Ты что?! Ты что наделал, дурак?! Дурак! Дурак! Дурак! Ненавижу тебя!
Вскочив с кровати, Танька колотила по спине брата своими кулачками, а тот, уворачиваясь и горбясь, громко и глупо хохотал. Слезы острой обиды брызнули из глаз девушки как сок из раздавленной виноградины. Она рухнула коленями на пол и в бессилии прижала ладони к глазам.
– Зачем? Он же утонет!
– Не боись, не утонет.
– Не утонет, так уплывет и потеряется!
– Не уплывет он никуда.
– Как же не уплывет? По речке-то… Ты же его в речку выбросил! Где его теперь там искать?
Худенькие плечи девушки тряслись от рыданий. Ее мечта, пусть и несбыточная, выдуманная от начала и до конца, уплывала навсегда в непроглядную ноябрьскую темень. Вся ее недолгая жизнь была переломана в одно мгновение, канула во мрак как мячик, выброшенный в окно. Лишь лампочка под стареньким, давно потерявшим свой первоначальный цвет абажуром, купленным когда-то по случаю, тускло освещала комнату. Девушка почувствовала, что жизнь ее вдруг ударила наотмашь, со всей силы! Как по теннисному мячику, по которому когда-то ударяла ракеткой Анна Курникова.
– Ладно, хватит сопли гнать! Найду я тебе его завтра, не хнычь, – виновато прогудел Ванька, прикоснувшись к ее плечу. – Вот развиднеется и найду.
– Где? Где ты его найдешь?! Он же утонет, утонет! А то уплывет или его в омут затянет!
– Какой омут?! Ты че, совсем из жизни выпала?
– Я пойду и найду его, – сдавленный голос девушки был полон решимости.
Иван рывком поднял с пола убитую горем сестру. Руки девушки по-прежнему были прижаты к глазам, сквозь пальцы и упавшие на лицо волосы капали слезы, пропадая в половицах. Схватив в охапку, парень выволок ее в сени и, распахнув дверь ударом ноги, в раздражении зарычал, куда-то указывая рукой:
– Разуй глаза, сеструха! Темень кромешная на дворе! Что ты там найдешь?!
Танька, изогнувшись, угрем выскользнула из его рук и, как была, не обувшись, сбежала с крыльца. По едва различимой в глубоких сумерках тропинке обогнула избу и стала спускаться к речке. Ноги в шерстяных носках скользили на неровных, уже подмерзших земляных ступенях и она едва не упала, успев ухватиться за голые ветки куста.
Остановившись у самой кромки воды, девушка напряженно вглядывалась в темноту. Сзади послышались шаги и Ванька, негромко поругиваясь и кляня себя за этот чертов мячик, отодвинул ее, шагнув в речку. Под сапогами негромко хрустнуло.
Что-то бурча себе под нос, он шарил лучом фонаря по воде и берегам неширокой речушки. Танька, еще не отошедшая от слез, вдруг увидела желтый шарик, зацепившийся за уродливую неподвижную корягу. Она уже готова была прыгнуть в ледяную воду, но Иван успел ее подхватить.
– Говорю же – не утонет, не унесет. Лед уже встал. Да больно тонкий сейчас. Окрепнет, я его достану, не переживай.
Девушка, обняв брата, сквозь слезы глядела через его плечо на маленькое и родное, такое близкое, но пока еще недоступное как мечта, солнце на темной, покрытой тонкой корочкой льда, воде.
Жизнь продолжалась.