Неча пальцы загибать

- Андрюха, похмели – я знаю, у тебя есть! – со святым нахрапом алкоголика навалился на меня Юрик.

А еще и Новикова на хвосте в каюту притащил: сто лет бы тот мне гнулся!

Конечно, у меня было выпить!.. У меня – самого крутого матроса на судне! Судне, которому не хватало только «Весёлого Роджера» на кормовом флагштоке, судне, что рыскало в поисках поживы в экономических водах Сенегала. Промышляли мы не плановую рыбу (косяки которой по немощи убитого главного двигателя просто не могли догнать) а всё, что «залетало» в трал.

А залетала порой такая деликатесная рыбёха, за которую приезжавшие на своих чахлых лодчонках с чадившим синим дымом мотором перекупщики дрались между собой вёслами – отчаянно и самоотверженно.  А мы взирали с высоты борта, как с трибун Колизея, на жаркую стычку темнокожих конкурентов с восторгом и азартом:  «Эй, Иса, глуши Мусу – он цены низкие даёт!».

Да, цены-то они все давали десятикратно заниженные – почему и спешили отважно к нашему судну в дни выгрузок за тридцать миль. Но, нам на водку вполне хватало. Вернее – на виски, с изображением шотландского гвардейца на этикетке, с местным пивом со стройной газелью на этикетке впридачу: «Сенегальский ёрш». Хитроумные сенегальцы у одного борта покупали, вырывая друг у друга из-под носа, у нас рыбу, а с противоположного борта мирно болталась на волнах джонка, груженая ящиками с виски, пивом, водкой «Smirnoff», сигаретами, бананами, папайей, апельсинами – girls только и не хватало (ну, это пробел мы уж потом, по заходу в Дакар, с лихвой восполнили)! Так что, зелёные, и замусоленные, и хрустящие купюры – новые, образца 1994 года, с полоской! - никак не могли удержаться в мозолистых руках тружеников моря. И, свершив недолгий путь в два десятка шагов поперёк промысловой палубы в карманах моряков, перекочевывали обратно в цепкие руки с гибкими, потрескавшимися пальцами африканцев, которыми так ловко и сноровисто купюрами шуршали.

- Мне уже сдаётся, что я не капитан этого судна, а начальник ЛТП! – негодовал наутро капитан. – Вашу мать! Ну, ведь на берегу семьям вашим этих денег на неделю - другую прожитья бы хватило, а вы их за вечер на пойло спускаете! А потом еще и на вахту выйти не можете!

Я на вахту выходил всегда. Почему и числился у капитана, в числе всего лишь трёх моряков, абсолютно надёжным, верным матросом. Нахлобучив даже пару стаканов вискаря, я добросовестно слезал в трюм, и укладывал короба с рыбой в нужном и правильном порядке (в отличие от менявшихся сменщиков, что неизбежно превращали трюм в конце своей вахты в Куликово поле).

Пить – пей, но дело разумей!

А вот мой сосед по каюте – Юра, грешил прогулами регулярно. Как не тормошил его в дни запоя озверевший технолог, опускаясь порой и до лёгкого рукоприкладства – одиночных пощечин. Я тогда срочно покидал нашу каюту – технолог был по-своему прав, но я не мог видеть, как хлещут по щекам человека, с которым я бы точно пошел в разведку: только что, не наливал бы ему сто граммов фронтовых. Замечательным парнем был Юрик! Футбол любил, от дурной работы отлынивал, мудрый в суждениях за жизнь, и выпить не дурак – верный, в общем, мне товарищ! Ровно на полгода меня младше – денёчек в денёчек: в День космонавтики родился.

- Меня потому Юрой и назвали.

Рождённому в День независимости Испании, мне оставалось лишь тихо порадоваться, что не назвали меня Хуаном, или Педро.

Вертели мы с Юрой делишки – шуба заворачивалась! Деловую хватку Юрик имел недюжинную – вкупе с умом арифметическим. И с иноземцами выгодно сторговаться мастак, и деньги заранее взять – не промах.  А уж моим делом было рыбу в трюме надежно спрятать – схоронить, да достать её в нужный момент быстро: тут уж я свое дело знал туго – рядом никто не стоял! Было в нашей шайке еще пара человек: чановой матрос, что рыбу из чанов  принимал, отбрасывал, и второй, с Юрой упаковщик – здоровый и покладистый детина с могучей спиной и крепкими кулаками.  Да и действовать – тягать из трюма мешки и короба и переть их по коридорам и трапам - приходилось в кратчайшие сроки: вдвоём бы мы зашивались. Горе было бы тому безумцу, что отважился бы встать у нас на пути, но лишние раз на глаза кому-то попадаться не резон.    

А вот Новиков-то, кстати, хоть путь нам ни разу не преграждал, но частенько вякал и даже ставил вопрос почти ребром перед всей бригадой: одну, мол, рубашку – тельняшку, то есть, - здесь тянем, так почему же пожива порознь?

Горлопан! Не заслужил, значит, чтоб в пиратскую нашу долю тебя взяли! Ножки худенькие, кривенькие, нос длинный, язык поганый, и какой с тебя прок? Морозишь рыбу на левом своём морозильном аппарате, вот и морозь, не отвлекайся: в стороне твоё рабочее место от нашего рыбо – трафика находится, не пересекаются наши пути и интересы.

По этому поводу у меня с Новиковым однажды даже стычка намечалась – по пьяной, конечно, лавочке. Но, рыбмастер разнял. Да, навалял бы я наглецу, наверное…

А еще дотошный не мог уняться: почему все говорят «спасибо» поварам?.. Нет, ну почему – они же ведь просто делают свою работу!.. Почему тогда ему никто не говорит «спасибо» за честно отработанную вахту?

За эти поиски истины повара всегда отказывали Новикову в добавке, которую тот регулярно клянчил. Получив отказ, Новиков с грохотом ставил свою тарелку на мойку, и, ворча проклятия вместо «спасибо», ковылял из салона вон.

И вот, вслед за Юрой в нашу каюту теперь завалился, красавец писаный, с похмелья болезный.

Хотелось мне им врезать словами того же Юры в аналогичных ситуациях (кои случались частенько): «Где вчера пили, там сегодня и похмеляйтесь! Небось, вчера-то  меня и не помнили!».

Правильные слова!

Но, во-первых, за Юрой-то никогда не ржавело на мой счёт – никогда свой виски он не курковал – не жадобил. Другое дело, что появлялось у него оно не ящиками, но бутылками, и то – время от времени: очень, как правило, непродолжительным.  Но и тут с пониманием:  семейный, все-таки, человек – экономить деньги надо.

Во-вторых, мягкое моё сердце!.. И чувство сострадания. И чувство локтя – морское. А еще, один мой друг с прошлых рейсов пришел недавно вот так, бухнулся, натурально, на колени. «Гена, ты чё – дурак! А ну вставай быстро!» - «Не встану, пока не похмелишь!», - как будто бы я ему и так не налил! Пожурил бы, конечно, с полчасика («Вот, вы, алкаши о чем думаете, когда пьёте, а?.. А-а – знаете, что Андрюха на судне есть!»), помытарил в воспитательных целях– как без того? – но налил бы всё равно: последнее дело подыхающего не похмелить – совесть не потом даже, но сразу замучит.

Посему, сразу – хоть и с достоинством! - кивнул я и другу, и врагу, и без содрогания полез в рундук за чекушкой – последней, на данный момент: ничего скоро на выгрузку – пополним запасы!

- А ты чего – с нами не будешь? – не мог поверить двойному счастью Новиков, когда я решительно задвинул свою кружку в край стола.

- Да, что тут пить - вам на двоих-то мало будет! – махнул рукой благодушно. – Только подлечиться и хватит.

Все же, я пил не по всякому случаю, а по поводу и настроению. И портить это светлое утро, в которое только затеялся я натворить сотню добрых дел (зашить штаны, написать письмо, убраться в каюте и т.д, и т.п.), никак не хотелось.

Собутыльники начали без промедления – трубы горели. Быстренько выпили по одной, почти без перерывчика – по второй, разлили по кружкам остаток, и чуть притормозили – попустило пацанов! Юра, как обычно, глядя в одну точку стола впал в грустную прострацию, и унесся в какие-то свои неведомые, космические верно, дали. А Новиков развеселился, и уже рассказывал что-то малопонятное нам, благородным разбойникам: как у них на «пятаке» перед магазином по выходным белорусы продавали с фуры картошку, и как он, в числе местных алкашей – упырей тряс братьев - славян на деньги на бутылку. А те давали без проблем, и то была настоящая лафа!

- А что ты, Вован, вообще в этой жизни любишь ? –  неожиданно для самого себя, поинтересовался тут я.

- Люблю пожрать вкусно, бабу отыметь, -  Новиков начал жестикулировать руками, загибая и разгибая при том пальцы – как новые русские тех времён. И так балабол раздухарился, что мизинцем правой руки на отлёте угодил в свою кружку, безнадежно его опрокинув. И последние сорок граммов бесцветной и бесценной, животворящей жидкости вмиг выплеснулись на стол.

- Мать – перемать! – в сердцах возопил Новиков, зло уставившись при том на меня, как на виновника катастрофы: мне же он рассказывал - надрывался.

Я обомлел. Но тут Юра, вроде бы напрочь отсутствующий не только в происходящем, но и в каюте, и даже на судне вообще, вдруг резко подхватил свою кружку. «Не кручинься дружище! – казалось, воскликнет жизнерадостно он Новикову. – Выпьем мою долю пополам – полчаса назад ведь вместе умирали. Сейчас – я с тобой поделюсь: как иначе!».

Черта с два!

Жадно давясь, в два глотка опорожнил свою кружку Юра. И, поставив её на стол, моментально отлетел в покинутые им полминуты назад дали.



- Юра, - спрашивал я его потом. – Зачем ты так не по-товарищецки поступил?

- А нечего свою водку разливать! – отрезал Юра. – Распальцевался тут!

И вправду!

Рейс мы забомбили на «ура!», и бабла привезли – полные карманы. Юрик, правда, с неделю караулил капитана у дверей отдела кадров – чтоб вымолить прощение морских грехов своих: пьянок, да прогулов. Я же времени даром не терял, и подцепил лихую красотку из городского предместья, оглушив колхозницу шелестом, и ослепив видом зелёных купюр. И даже обещался взять с собой в рейс (конечно, не по вполне трезвой лавочке), гарантируя с полпинка уладить этот пустячный вопрос с капитаном: я же нынче крутой! Полтора месяца весны, и два месяца лета мы кутили напропалую – пока деньги не кончились. «Зелень» больше не шелестела в карманах, и любовь увяла раньше листвы и травы. Красотка, наплевав на романтику морских далей, вернулась к прежней рутине ожидания клиентов у дверей центральной городской гостиницы, ну, а мне, с оглядкой на неизбежную зиму, в море собираться пришла пора.

Юрик тоже всё  растринькал в два счёта, точно по своей поговорке: «Что выпито, прогулЁно – то в дело произведёно!» (хоть, конечно, основная часть довезённых до семьи денег в семью и пошла). Однако, оставались еще и радостные моменты…

- Новикова видел! Ошивается днями у бухгалтерии. Меня увидал: «Есть у тебя концы в бухгалтерии? Двадцать процентов расчёта даю, чтобы его получить!». Сидит дома, у жены на шее: «Жрать, - говорит, - готовлю».

Так что, протекли наши денежки сквозь пальцы.

А нечего было их загибать!