Генерал, прибывший проверять боеготовность нашего училища, отличался не только виртуозной матершинностью, но и ностальгической нежной чувствительностью.
Глядя, как старый боевой генерал, сидючи за нашим курсантским обеденным столом, поглощает мерзкую склизкую перловку, я топорщил свои казачьи усы:
"Жрать же невозможно эту дробь-шестнадцать! Никто не жрёт, а генералу нравится! Как его понять?"
Точно так же удивлённо топорщил длинные усы и наш бравый старшина Лавлинский, занявший окоп по соседству.
Обычно старшина столовался за отдельным столиком, но сегодня, как говорится, положение обязывало.
Проверяющий, откушав мерзопакостной перловки, должен был проверять казарму нашей восемнадцатой роты.
Пока генерал, щурясь от наслаждения и смачно причмокивая, поглощал дробь-шестнадцатую, вспоминая свои давние курсантские похождения, Лавлинский шепнул мне на ухо:
- Каптёрщик! Раздобыл "Шипр", твою мать?
- Добыл-добыл! - успокоил я старшину. - Коля Пшеничный выделил от щедрот своих. У него, единственного, "Шипр" оказался. Еле-еле уговорил отдать. Куркуль, его мать!
Коля Пшеничный, хоть и был моим другом и земляком, но личные интересы всегда ставил выше казарменных. Поэтому отобрать у него дефицитный в советское время одеколон было практически невозможно.
Но мне, как лучшему другу, Коля пошёл навстречу:
- От сердца отрываю!
После вкусного обеда по законам Архимеда, как говорится, положено поспать.
Но генералу не терпелось матюкнуть какого-нибудь комбата или, на худой конец, старшину, "допустившего бардельеру и разврат в казарменном помещении".
Однако наша казарма не дала генералу ни малейшего шанса матюкаться и злословить.
- Надраены, как у кота яйца! - топая ногой по блестящему паркетному полу, по-детски возрадовался проверяющий. - Молодец, старшина! Хвалю за службу!
- Служу советскому союзу! - по-урядницки рявкнул сияющий Лавлинский.
Генерал, повернувшись к многочисленной разнопогонной свите, тыкнул длинным пальцем в потолок:
- Вот он, настоящий армейский порядок! Учитесь!
Затем, повернувшись к сияющему как медный самовар старшине, самодовольно пророкотал:
- Чем ещё удивишь старого солдата?
Наш бравый старшина знал, чем таким особенным можно удивить старого генерала.
Дефицитнейшим зелёным "Шипром", вот чем!
Нигде, ни в одной казарме училища такого страшного дефицита не было.
И только бравый наш старшина расстарался, добыл.
Потом и кровью добыл!
- Не может быть! - удивился проверяющий.
- Так точно, есть! - подтвердил Лавлинский, бросив настороженный взгляд в сторону бытовой комнаты.
Там, держа раскалённый шипящий утюг, друг мой Коля Пшеничный весьма усердно изображал курсанта, готовящегося к заступлению в наряд.
"Всё нормально! Шипр на месте" - подумал я, выглядывая из каптёрки. - "Ай да Коля, ай да сукин сын!"
Генерал, пощупав на прочность флакон волшебного изумрудного зелья, восторженно рявкнул:
- Лучшая рота училища! Даже "Шипр" есть!
При этом проверяющий поднёс флакон к лицу и, радостно смотрясь в зеркало, несколько раз усердно пшикнул.
Лучше б зеркала наше разбилось заранее!
Красное лицо генерала окрасилось в зелёный мерзкий цвет, а улыбка медленно сползла с его начинающих материться губ.
И сразу же стёкла казармы чуть не вылетели от мощнейшего дикого рёва, напомнившего рёв взлетающего бомбардировщика:
- Старшина, твою мать!
Ни старшины, ни его матери в казарме не было.
След его, что называется, давно и безнадёжно простыл. Причём самым невероятным тайным образом.
Я же, захлопнув дверь каптёрки, восторженно констатировал:
- Ай да Коля, ай да сукин сын! Вместо своего личного одеколона залил в пузырёк смесь воды и зелёнки! Полгода назад изобрёл такой способ обмана проверяющих. Но я тогда лишь посмеялся.
Зря, как оказалось, смеялся!
