Пустое эхо питерских дворов. Коммуналка

Дедушке и бабушке с детьми дали роскошное по тем временам жилье – две комнаты в коммуналке на Миллионной улице, в минуте ходьбы от Дворцовой площади. Соседей было всего две семьи – работавшая в Мариинском театре Галина Львовна с тихим бухгалтером-мужем Аароном Моисеевичем, и задерганная жизнью вдова Валентина с двумя девочками-близняшками Викторией и Валерией. Девчонки были шебутными, озорницами и все время устраивали какие-то провокации.
Квартира была интеллигентная и никаких жутких коммунальных склок там никогда не было. Все старались помочь Валентине, подкармливали девчонок, бабуля им отдавала все вещи, из которых вырастала мама, а когда девочки пошли в школу, мама помогала им с уроками. Валентина работала корректором, брала работу на дом, и еще помогала соседкам со стиркой – обе были дамами с маникюром, раз в неделю вместе ходили в парикмахерскую на Невский и посещали магазин женского платья, в народе носивший название «Смерть мужьям».
В ванной на табуретке всегда стояло корыто и жестяная волнистая стиральная доска, стирала Валентина хозяйственным мылом, а белые вещи подкрашивала синькой. Вот спросите меня, что такое синька, я не смогу ответить, но тогда практически все хозяйки использовали ее.
Однажды, когда Валентина отбеливала тончайшие кружевные юбки для театральных постановок Галины Львовны, малолетние хулиганки налили в раствор всю имевшуюся синьку, в результате чего юбки стали цвета питерской ночи, и, получив по шее от матери, долго скандировали, запертые в кладовой «Леблединое озеро, подумаешь!!!». Валентина пыталась вернуть костюмам первоначальный белоснежный оттенок, а Галина Львовна хваталась за сердце.
Бабуля пекла пироги. Роскошные, очень красивые, придавая им глянцевый блеск сложным путем намазывания их слоями сливочного масла. Пироги были с мясом, с рыбой, с вареньем, с яблоками и капустой. Она источали райский аромат по всей квартире. Валентина на всякий случай заперла дочек в кладовку, окно которой выходило непосредственно в кухню, и в это окно Валерия и Виктория орали: «Жинаидка! Дай пивог!»
Бабуля отвечала: «Девочки, не спешите, пирогу надо настояться!» В ответ близняшки стучали в окно и кричали: «Жинаидка! Дай пивог! Жадина! Чёвт! Шабака!»
«Чёвт и шабака» студила божественные пироги и разносила по соседям, лучшие куски доставались, конечно, девочкам. Как доставались им и лучшие наряды от Галины Львовны и от моей бабули.
Например, волшебные туфельки, наряды снежинок к Новому году из Мариинского театра и от праздничных платьев моей мамы, которая всегда отдавала их девчонкам после новогоднего вечера.
В общем, жили хорошо, дружно. Галина Львовна учила бабушку готовить «Рыбу-фиш», не как-то, а по всем правилам, и долгие годы после этого любые еврейские жены удивлялись, как бабушке это удавалось.
Дедушка, далекий от всех этих коммунальных разборок, целыми днями писал, а Аарон Моисеевич тоже жил мимо этого, но никогда не забывал напомнить жене о том, что «Гутя, никто не сравнится с твоими шедеврами».
На новогодние праздники всегда устраивались домашние спектакли. Это застала еще и я, хотя в то время Валерия и Виктория уже были уважаемыми дамами, а мама и вовсе давно жила в Москве. Но традиции сохранялись, даже после того, как коммуналка была расселена и раскинута по просторам города, а ее полупрозрачные жильцы наведовались к нам в купчинские дворы. И вспоминали прежнюю жизнь с ностальгией и любовью…