Об уникальности названия

Об уникальности названия


Одна из проблем соотношения «фотография – текст» в том, что из-за лёгкости получения изображения утратилась «штучность», уникальность отдельного снимка, что для искусства – определяющее понятие.

Когда дело касается стихов, то зачастую именно первая строчка задаёт тон всему стихотворению, и как его потом автор не назови, оно по этой строчке и запоминается. Часто самый большой накал поэтического чувства – именно в первой строке (нередко всё остальное воспринимается как «довесок» к первой незаурядной строчке). Надо ли говорить, что такое название – уникально.

Когда дело касается названия рассказа, им может оказаться и цитата из текста самого рассказа (Юрий Казаков, Тибор Дери) и отдельно данное автором сочетание слов, но почти никогда (я, во всяком случае, не помню), первая фраза. Значит, уникальность рассказа (беру именно малые жанры – стихотворение или рассказ) в попытке заинтересовать читателя, а почему именно такое название. Отсутствует «разворачивание» смысла первой фразы (со мной не согласился бы Всеволод Иванов, но его творческий метод уникален сам по себе в мировой литературе).

Когда дело касается произведений искусства (а фотография принадлежит искусству), то всё упирается в то, в каком жанре оно сделано.
Для религиозной и исторической живописи название – просто фиксация изображённых событий и лиц, и когда оно теряется, возникают почти неразрешимые вопросы (вспомним примеры с некоторыми картинами Рембрандта). Поэтому оно обязательно.

Если это портрет, то как зовут человека, послужившего для художника моделью, вовсе необязательно (хотя желательно – больше для истории и искусствоведов). Уникален сам портрет, как и в фотографии. Исключения очень редки и относятся к жанровым портретам («Портрет незнакомки» Крамского)

Для рядового (и не очень) пейзажиста, как в живописи, так и в фотографии, название – как подпись под снимком агенства Магнум. Но пейзаж со времён Тёрнера поднялся у лучших его представителей на такой обобщающий уровень, что название стало рассматриваться как повод для размышлений над полотном, дойдя до такой степени «оторванности» от места и времени, например, у Левитана, что оно стало не простым сочетанием слов, а поэмой в одном или нескольких словах, за которыми тянулся длиннейший шлейф ассоциаций, воспоминаний, аллюзий и так далее по выдумке искусствоведов. Более того, у Левитана даже пейзажи с названиями, конкретизирующими место и время пейзажа, несут в себе такое обобщение, такой повод для размышления, что их название становится уникальным символом полотна и неразрывно с ним связано. Такие названия уникальны как названия поэм. Все прочие названия пейзажей уникальны только условно и вполне могут быть утрачены.

Когда дело касается натюрмортов, требующих, как правило, квалифицированного зрителя (как натюрморты Сезанна и Фалька – подробнее в моей статье «Зритель без страха и упрёка»), название в общем-то ничего не говорит: он достаточно искушён, чтобы «разгадать» картинку. Поэтому художники часто просто перечисляют в названии изображённые предметы – и всё! Уникален сам натюрморт.

Но вот когда дело касается жанровой живописи – тут возникает аналогия с фотографией типа «жанр» или «street». Название может полностью переосмыслить картину. Вспомним картину Репина, названную советским агитпропом «Отказ от исповеди», которая в оригинале имела другое название, данное художником – «Последняя исповедь приговорённого». Искусство назвать жанровое полотно так, чтобы смысл его стал как бы «многослойным» - на это не каждый художник был способен. А ведь это важно: например, смысл «Крестного хода в Курской губернии» Репина менялся от варианта к варианту, и эти смыслы, даже противоречащие друг другу, чувствуются в окончательном варианте. Вообще, как оказывается, когда внимательно поразглядываешь жанровые полотна как дореволюционных передвижников, так и певцов «социалистического реализма», то становится очевидным, что талант художника всегда сказывался в неоднозначной трактовке изображения. Поэтому название подавляющего числа жанровых полотен – это фиксация видимого события. А какие смыслы откроет для себя искушённый зритель – это уже его дело (к счастью, советские вожди были довольно-таки безграмотны в эстетическом плане, и если бы не зависть таланту и доносы таких, как президент АХ СССР Владимир Серов – и никаких «бульдозерных» выставок не было бы).

Сейчас другое время – называй как хочешь! И если тебе в голову пришли 30-40 подписей, из них всегда можно выбрать что-то привлекающее зрителя. А для фотожурналиста это вообще – хлеб. Но не будет ли такой подход приводить к сужению возможных трактовок работы? В «жанре» и «street» это ох как часто бывает!

Фотожурналист Юрий Рост пошёл по пути написания развёрнутого текста к каждой своей фотографии, часто ценной уже самой по себе. Тогда в его тексте желающий находит много (хотя и не все) скрытых смыслов фотографии кроме видимого.

Здесь у меня должен быть длинный «пассаж» о влиянии постобработки на смысл фотографии и, следовательно, на её название. Поскольку это самостоятельная тема, скажу только несколько слов. Сейчас фотографы размещают на сайтах фотографии, прошедшие (или нет) все возможные фильтры и возможности графических редакторов. Но рискну предположить, что изменить смысл изображения с их помощью дело зачастую безнадёжное. Разве что другое настроение появится или выделится главный узел компоновки снимка. Но другие смыслы, а иногда и содержание снимка полностью, могут появиться лишь при помощи такого инструмента, как кадрирование – обработка, которая ныне практически отсутствует в работах фотографов. Ссылки на отсутствие кадрирования у Картье-Брессона, мне кажется, безосновательны. Во-первых, даже пробное кадрирование его работ показывает, как меняется содержание и смысл его работы. Во-вторых, отсняв с разных точек десяток плёнок для одного сюжета, Картье-Брессону было из чего выбирать. И я не знаю современных фотографов, которые несколько часов будут снимать один сюжет. А каждый вариант кадрирования уникален и может иметь своё уникальное название. Дело фотографа – выбрать тот, который в наибольшей степени соответствовал его замыслу.

Мне кажется, высшим классом будет сочинение такой подписи, которая, с одной стороны, уникальна, а с другой стороны, заключает уже в самой себе несколько возможных (и скрытых) смыслов. Наверное, только тогда такое название будет уникальным (вместе с самой работой). Таких названий в мировом искусстве мало. Но ставить перед собой великую цель – разве это не дело любого Художника?