Ну, дела... или монолог водителя

- Садитесь, садитесь. Не смотрите, что машина частная. Сейчас в такси много частников подрабатывает. Закон вроде как не позволяет, конечно, но что уж делать! Разве на нынешние зарплаты проживёшь? Вот и приходится вертеться-крутиться на все стороны.
Вам куда ехать-то? На площадь Революции? Далековато, конечно, но домчу быстро. Гостиница там, говорите? Так вы не местный? А,  в командировку прибыли? Я-то уж и смотрю, что сумка у вас большая. Думал, спортсмен вы. Не спортсмен? Менеджер? Ну, да… Сейчас менеджеров-то развелось много. Это как управленец, вроде? А, стало быть, я правильно понимаю. Сейчас время такое пошло, все управлять хотят. Простого люда нет, все в начальники рвутся. Ну, дела…

Вы, это, пристегнитесь по-хорошему, и поедем. Сумку бросьте на заднее сиденье, неудобно в руках такую махину держать. Сами назад сядете? Ну, это как вам удобно будет. Располагайтесь, пожалуйста.
Значит, вы гость заезжий? Ну, что же, очень приятно. Михал Михалыч меня зовут, а вы кто по имени-отчеству будете? Илья Александрович? Ну, будем знакомы. С приездом вас! Ох, силищи-то у Вас в руках сколько!  Никак боксом занимались? Угадал? Да, как не угадать? У боксёра рука обычно широкая да костистая. У вас как раз такая, вот я по руке-то в вас боксера и признал.
Занимался ли сам? Да было дело, по молодости только. Потом бросил. Женился – и бросил. Некогда было. Сами понимаете. Жена молодая, детки пошли, какой тут бокс? Мне многие спортивную карьеру пророчили, да не задалось дело. Так и пошёл в монтажники, и всю жизнь на заводе отработал. Нет, не строитель я. Все почему-то так думают, как скажу, что я монтажник. У всех в мозгу сразу образ артиста возникает, который поёт, что мол, «не кочегары мы, не плотники. Мы – монтажники-высотники». Не, я монтажом вентиляционного оборудования занимался. На заводе-то знаете, вентиляция – самое первое дело. Во всех цехах она, почитай, есть. И в судокорпусном, и в судоремонтном, и в механосборочном. А как без вентиляции-то? Особенно, если мартеновский цех взять. Цех работает - выхлоп идёт. А куда ему, скажите на милость, идти? Тут без вентиляции не обойтись.

Вот и не получилось из меня спортсмена. Да, я и не жалею. Всё равно, как говорится, пригодился в этой жизни. Считаю, что на своём месте был. Сейчас нет, охранником в магазине работаю, да вот в свободное от работы время таксую. Это ведь раньше работников ценили. На собрания всякие приглашали, опытом просили поделиться. А сейчас – не успел пенсионный возраст перешагнуть – тебе так ненавязчиво намекают, что, мол, хватит трудиться, пора молодежи дорогу освобождать. Хотя, какая там молодежь? Я вот уволился – так на моё место никто и не пришёл. Долго я ходил, просил меня взять обратно. Оборудование сам ставил, душа за него болит: что оно, как, не вышло ли из строя? А мне одно в отделе кадров говорят, что, мол, теперь не твое это дело. Найдётся, кому за вентиляцией последить. А кому найдётся? Как никого не было – так и нет! Ну, дела…

Мы, кстати, сейчас по улице Горького едем. И город наш раньше так назывался – Горький. Это сейчас его обратно переименовали, вроде как историческую справедливость восстановили. А мне так лично очень жалко, что теперь наш город не зовётся Горьким. Я ведь тут родился и вырос. Ну, да, с исторической точки зрения он Нижним Новгородом должен называться. Вроде как правильно, но только мне всё равно жаль. Не каждый город имя такого великого человека носит, как писатель Горький, не надо было ничего переименовывать. Вот, и вы сейчас сказали «Нижний». Просто «Нижний». А второе слово «Новгород» не добавили! Вот так все ленятся добавить. Так и говорят «Нижний», а это неправильно. Я так считаю, что город – это город, и его надо обоими словами называть, если в названии два слова. А то как скажут «Нижний» - у меня, прошу прощения, сразу мысль о нижнем белье возникает. Что смеётесь? Я порядок во всём люблю. Вот и Ленинград до сих пор старым именем называю. Санкт-Петербург – это другое дело. Красиво звучит.  Можно сказать, что величественно и царственно! Вы только вслушайтесь: «Санкт» - это прямо какое-то музыкальное слово, оно так и поёт! Да ещё к нему если «Петербург» прибавить, то есть «крепость Петра», получается. «Бург»-то ведь это «крепость» по-немецки будет. Я со школы помню, у меня по немецкому всегда «отлично» в дневнике стояло. Так вот я и говорю, мол, «Санкт-Петербург» - это название! А как скажут «Питер» - тьфу, слушать не могу. Словно имя Пётр по-немецки произносят. Или того ещё хуже, будто про какое-то питейное заведение говорят. Снова смеётесь? Тоже так говорите? А ведь это непорядок! Раз город называется «Санкт-Петербург» - так его и  надо звать. А то – «Питер»… ну за что это слово искромсали! Нельзя так.

А Горький-то в нашем городе не, не родился. В Астрахани он родился, совсем даже не здесь. Сюда-то он приехал к деду, и всё детство здесь прожил. У нас и дом тот до сих пор сохранился, дедов дом-то. «Домик Каширина», так он называется. Почему Каширина? Так имя деда Горького Василий Каширин было. Откуда знаю? Да сам неподалёку от этого дома живу, раз десять там был. Иногда и от нечего делать забегал. В советское время билеты десять копеек стоили. Я интересу ради и ходил. Чего было не ходить? Меня в том доме знаете, что больше всего удивляло? Две вещи. Чайник там на цепи висит. Не стоит, а именно висит! Как люлька с младенцем прицепленная к потолку висела раньше, так вот в том доме чайник висел! И каждый, кому хотелось пить, подходил и из носика воду пил. Забавно, правда? Я как-то раз тоже хотел попробовать дотянуться до носика – уж больно меня этот чайник забавлял – а служительница тамошняя не позволила. Да она как закричала, а потом вообще чуть не выгнала меня! Я уж с тех пор опасался лишний раз что-нибудь потрогать. А вторая вещь – это бабушкин сундук. Он такой маленький, а Горький на нём до двенадцати лет спал. Как можно было на таком маленьком сундучке уместиться? Вот и я не знаю.  Ну, вы-то, поди, знаете, что Горького бабушка вырастила. Нет? Не читали? А что же это, по литературе в школе не проходили разве? Ну, дела…

«Войну и мир» читали? И фильм смотрели? Или только фильм смотрели? А я прочитал, осилил! Только написал это совсем другой писатель, Лев Толстой. Знаете такого? Ну, уже хорошо. Да, история длинная, четыре тома один другого толще. Горький-то попроще писал, конечно, не так длинно. Не, не про войну. Он про детство своё писал. Тяжёлое у него детство-то было. Дед всё розгами его сек, да ни за что. Я вот своих сыновей разу пальцем не тронул. А тут – розгами. Экая жестокость! Нельзя детей бить, вот что я вам скажу. Не, нельзя.

- У вас-то деток нет ещё, поди? Нету? И не женаты даже? А, ну карьеру строить – это дело. Мы вот в свое время ни о какой карьере не думали. Жили в заводском бараке, так ещё хорошо считалось, жили! Комната была большая, так я из неё целых две сделал. Как-как? Перегородил – вот две комнаты и получилось. Ничего не маленькие! Маленькие… Скажете тоже! Комната была целых двадцать метров. Что из неё две не сделать? У нас некоторые и по три ухитрялись делать. Как-как... да вот так! Дети-то рождались, старшие к тому времени вырастали. А куда стол хотя бы письменный, скажете, поставить? Вот и делили метры квадратные, кто во что горазд был.

Что вы говорите? Сразу на квартиру хотите заработать? И только уже потом женитесь? Это правильно вы рассуждаете! Жену в новую квартиру приведете, хорошо это! Я-то, помню, по-первости у бабки угол снимал. А уж когда женился – вот мне на заводе комнату в бараке и дали. Да-да, ту самую, которую я потом разделил на две. А что? Хорошо получилось. И все довольны были. Что? Жена? Да она вообще ни на что не жаловалась! А чего ей жаловаться было? Народ, скажу я Вам, раньше попроще был. В разы попроще. Это сейчас такие качества человеческие, как честность, совсем не ценятся. И простодушие тоже не ценится. И откровенность тоже. Сейчас думают, что если человек откровенный – значит, он чудной какой-то. Потому что в наши дни все сердца свои друг от друга захлопывать начали. Как раньше на тяжёлые амбарные замки сараи  запирали - так теперь люди сердца свои друг от друга запирают. Раньше такого не было. Жили все открыто  и дружно. Ну, и что, что в бараке? Комната у каждого своя была. Ну, разве что кухня была общая. Ванная – не, вот ванной комнаты как раз не было. А зачем нам комната ванная, если мы два раза в месяц в баню общественную ходили? Для заводчан баня бесплатная была. А  те, кто хотел помыться, но на заводе не работал – за пятак могли это сделать. Да ещё и брусок мыла нам давали. Мы его «солдатским» называли, потому что оно тёмное было. На один раз этого брусочка как раз хватало. Не понимаете? Не привыкли мылом мыться? А, гелем французским моетесь? Не, таких слов французских не знаю. И гель не люблю. Он смывается плохо, после него всё тело как липкое, вот и не люблю. Мне как-то подарили такой, я им не пользуюсь. Разве только руки иногда мою, после гаража. Не, ну, пахнет гель, конечно не так, как то мыло. Духами, можно сказать, пахнет. Для рук, да после ремонта машины, считайте, самое то, что надо!

Ну, вот мы и доехали почти. Это вы мне зачем такую денежку большую даете? У меня и сдачи-то не найдётся. Как это не надо? Постойте, я сейчас дойду до киоска, там, может быть, разменяют.
Ты подумай, убежал уже! И сдачи не взял! Ну, как же неудобно! Ладно, куплю внукам по большой шоколадке да бананов связку. Богатый видно, парень, спасибо ему. Вон ещё парочка стоит, наверняка сейчас подойдёт. Дождик накрапывает, охота ли им под дождём стоять!
- Куда вас довезти? На автозавод? Садитесь, довезу, конечно. Заодно и про историю завода нашего расскажу. А то ты подумай! Писателя Горького этот Илья не знает! Про войну, спрашивает, он, что ли, писал? Чудной малый. Зато называние французского геля как лихо выговорил! Это, наверное, сейчас больше ценится.
Ну, дела…