Пятое колено

У моей коллеги Евгении, дерзкой, элегантной женщины с редким чувством юмора и по возрасту годящейся мне в матери, имелся муж. Ну, муж и муж. Их хоть пруд пруди, мужей-то. Но это был муж как бы уже отставной, официальные отношения с которым давно раззаконились, а вот родственные уже несколько лет оставались таковыми. То есть, он мог, к примеру, напроситься на обед к бывшей родной супруге, и та, жалеючи несчастного и обездоленного, махала рукой и говорила: "Хрен с тобой. Приходи."

Интеллигентнейшая пара не переставала быть интеллигентной в вечных ссорах, припудренных крепкими словечками. Но из песни слов не выкинешь, как и во время обеденного разговора не упустишь обсуждения политической обстановки.

В те годы процветала дружба между нашим ЕБН и другом его Хельмутом. Забегая вперёд, скажу, что мужа Евгении звали Адольфом. Более того, этот самый Адольф появился на свет в августе 1941 года в простой подмосковной семье Жуковых. Как позже выяснили мои нетерпеливые коллеги, Адольфами в той семье называли всех мужчин по отцовской линии, начиная с пятого колена. Любовь к этому имени произрастала из уважения и благодарности одному случайному немцу, спасшему на речке гимназистку, несмело выделывающую виражи на коньках в морозный весенний день начала восьмисотых годов и провалившуюся под треснувший лёд.

Какой пра-пра и кому точно доводилась гимназистка, не суть, главное, что в семье канонизировали того Адольфа и не посмели нарушить традиции даже с началом Великой Отечественной войны. Другая странность заключалась в согласии работников ЗАГСа регистрировать новорожденного под проклятым именем. А вернувшегося с фронта контуженным отца не подвергли репрессиям.

Зато сам наш герой ежедневно испивал горькую репрессивную чашу, наливаемую до краёв его же ровесниками. В сущности, он оказался изгоем со времён детсадовской песочницы. И чтобы хоть чем-нибудь компенсировать непреклонность, или глупость, родителей, хорошо учился, с золотой медалью закончил школу и с лёгкостью поступил в Бауманское. В деканате ему несколько раз предлагали изменить имя, говоря о существенной помехе в карьере, но Адольф, чтя семейные традиции, отказывался, и со второго курса его забрали в армию. Студент загремел в ВОХР на север.

Отслужив положенное, восстановился в институте. По его окончании получил распределение на завод, обзавёлся семьёй. Служил Родине верой и правдой. И всё бы не плохо. Но завод перепрофилировали на оборонку. Вот тут и начались мытарства Адольфа. За месяц его понижали в должности дважды, а затем и вовсе предложили написать заявление по собственному желанию. Он написал. И начал пить.

Жена Евгения, принципиально не произносящая навечно пришитое к мужу погонялово, изменила своему такту и теперь в глаза и за глаза называла Адольфа Гитлером. Считывая очередную газетную полосу, Евгения делилась с соратниками забавными историями из семейной жизни. А бывало, в порыве отчаяния стучала ладонью о правленный оттиск гранки и сокрушалась:

- Ну, вот представьте, какими идиотами нужно быть родителям, чтобы назвать сына Адольфом во время первых месяцев войны...

- ...Скажи мне, разве настолько им была важна эта дебильная семейная традиция? Они же еще до рождения лишили тебя жизни. Ответь, - не унималась она уже дома, вознося руки к потолку и обращаясь к лежащему на диване в позе эмбриона мужу.

Депрессирующий Гитлер не отвечал, продолжая перебиваться временными заработками грузчика и бухать.

За годы пьянства Адольф так и не нажил постоянных собутыльников по причине справедливого гнева алкашей, которые в спиртном угаре принимались отстаивать честь Родины, били себя в грудь с клокочущим рыком: "Да я за тебя, гитлеровское отродье, в Отечественную кровь проливал..." И когда "отродье" заплетающимся языком пыталось напомнить защитникам, что они родились уже после войны, а многие и в армии-то не служили, те переходили от слов к делу. Домой Адольф всегда возвращался на карачках и изрядно побитым.

Однако, и на его улице случился праздник. Как говорится, мозги не пропьёшь. Проблесковыми огнями в сознании Адольфа Жукова мелькало желание вернуться к нормальной жизни. Попробовал завязать. Не сразу, но получилось. Устроился на постоянную работу, правда, за 120 километров от дома, зато сутки через трое. Удобно. Напарник попался молчаливый. Вопросов по поводу происхождения имени не задавал, да если и скажет пару слов, то лишь о сыне, способном пареньке, тянущемся к знаниям. Делу время: Адольф взялся за репетиторство. Бесплатно. Просто из благодарности напарнику за нормальное к нему отношение. Помог его сынишке поступить в университет. Позже уже другим сынишкам и уже небесплатно подтягивал физмат.

Будучи к тому времени разведённым, (супруга не выдержала пьянства и безденежья), и снимая небольшую комнатку, он тем не менее наведывался к жене на обеды или ужины. Ведь родные люди. Дочь давно вышла замуж и уехала. А что нужно пожилым родителям, пусть и разведённым - не чувствовать себя одинокими.

И вот кормила как-то Евгения бывшего мужа, подкладывала ему в макароны тушёное лёгкое, которое досталось ей накануне после отстоянной двухчасовой очереди в гастрономе, сдабривала всё это дело вкуснейшей свойской томатной пастой, и услышала трель телефонного аппарата из прихожей. Звонил тот самый сынок напарника, которому Адольф помог поступить в университет. Оказывается, он уже несколько лет жил в Германии. Дружба между Борисом и Хельмутом дала ростки, и молодые специалисты с попутным ветром начали улетать в бывшее враждебное государство.

Парень приехал навестить отца и очень просил о встрече уважаемого репетитора.

- Едешь! - всплеснула руками Евгения после того, как следующим вечером появился отставной муж. В общем, и рассказывать особо было нечего, кроме того, что парень звал Адольфа Жукова на работу в свою фирму.

- Дядя Адольф, про квартиру и вообще про быт не заморачивайся, на улице и без денег не останешься. Нам твои мозги нужны. - улыбался ученик, серьёзно глядя на учителя. Но учитель и не заморачивался вовсе. Просто сказал:

- Я должен с Женей, женой своей, посоветоваться...

... Евгения уже как полчаса стояла посреди комнаты с опущенной головой и висящими плетьми руками. Адольф беззвучно перемещался из комнаты в комнату, из ванной в кухню, и не мешал.

***

-  Еду. Всё-таки я еду, мои дорогие товарищи, - решительная, сияющая, какой мы все её и любили, Евгения нежно погладила пальцами косяк дверного проёма. - Мой Гитлер зовёт меня к себе.

- С Богом, Женечка.

Мы стояли обнявшись, все вместе, и радовались за людей.