Love hurts

Кира врывается в репетиционный зал, как весенний ураган, и на ходу кричит:
- Мужики, телефон не занимать!
Потом стягивает пальто и, бросая его мимо стула, несется к телефону. Кира недавно переехала в новый район со старинной Покровки, и невыносимо страдает от тупорылых однообразных девятиэтажек, в которых, кажется, нет жизни. Между новыми домами такая грязь, что жители ходят или по досочкам, или в резиновых сапогах. Кира чувствует себя пленницей трущоб, хотя после коммуналки на Покровке ее новая квартира – это предел мечтаний советского человека. Телефона у нее нет, единственный на весь квартал телефон-автомат всегда либо обвит злобной очередью, либо не работает. Поэтому, всякий раз, приходя на репетицию, она первым делом бежит к телефону. Магазин в новом районе пока только один, там тьма народу, и те продукты, которые выбрасывают на прилавки, сметают в одночасье. Только одинокие ряды трехлитровых банок с березовым соком всегда готовы, чтобы их купили. Поэтому, выбираясь «на большую землю», Кира заходит во все магазины и скупает все подряд – перепадают иногда и сыр, и ветчина, и паштет, и фрукты.
Кира наливает себе индийский чай со слоном на этикетке, заботливо заваренный мной.
– В универмаге за углом выбросили сапоги итальянские, – сообщает она возбуждённо, – Я очередь заняла. Славик, Оле вроде нужны были? – обращается к нашему бас-гитаристу. У нее редкая способность помнить любые мелочи о каждом из нас.
– А какие? Зимние? Осенние? – откликается Славик, расчехляя гитару.
– Говорят тебе – итальянские! Там тетка в красном пальто дутом, за ней хмырь в очках, а сзади мужик толстый с бородой. Наш номер сорок шестой, беги, отмечайся, я предупредила, что ты вместо меня придешь, - терпеливо разъясняет Кира.
– Да денег нет таких вроде. Сколько они? - сомневается Славик.
– Сто двадцать. Звони Ольге, пусть везет, сто раз успеет по соседям пробежать и доехать. Мужики, есть кто при лавэ? – Кира, как всегда, спешит на помощь и берет ситуацию в свои руки.
Мы в складчину наскребаем Славику полтинник, остальное должна привезти Оля, Славкина жена. Кира сует ему свои деньги:
– Мне тридцать восьмой, — и уже в трубку говорит: — Натуль, привет, сапоги нужны итальянские? Сто двадцать. Дуй в универмаг на Люсиновской, там Славик будет, басист наш, перед ним встанешь. Ну вспомни! Высокий такой брюнет, а перед ним тетка в красном, а за ним мужик с бородой толстый, не ошибешься. Давай, не за что. — набирает новый номер: — Димусь, привет, ну как ты, милый? Да что ты? Ну расскажи…– Кира уже вся в другом сюжете.
Я люблю наблюдать, как она накручивает локон на палец, смотрит своими невероятными зелеными глазами внимательно и радостно. С ней хорошо работать, легко быть в поездках, и, честно говоря, она вообще добрый ангел нашей музыкальной группы. Мы зовем ее «наша пионервожатая». Если мы едем на гастроли, у Киры всегда с собой и кипятильник, и консервы, которые она любовно собирает для поездок. Она прекрасно готовит в полевых условиях.
Пока украдкой любуюсь ее улыбкой с милыми ямочками на щеках, вваливается Мишка, наш барабанщик. Карманы у него подозрительно оттопырены.
¬ – Ребят, второй куплет «Нежности» не идет, дыхание не держу, надо придумать что-то, – закрывая трубку рукой говорит Кира, – Мишань, чего в карманах-то, затарился уже?
– Так пятница сегодня, – оправдывается Мишка, вынимая две бутылки портвейна «Три семерки».
– Ага. А завтра суббота, и нам на свадьбе выступать, так что уж держите себя в руках, – Кира показывает ему кулак, а Мишка тем временем разливает портвейн, – Нет, милый, я тебя слушаю, –ласково произносит она в трубку, – А он что? Вот негодяй какой!
Я люблю наши репетиции. По пятницам они никогда не начинаются вовремя, но зато они самые душевные и продуктивные, всегда придумывается что-то новое и необычное. Вокалистов у нас двое. Первый, Сашка Петров, чудо-голос, соловей. Как заведет «Молодость моя – Белоруссия», так сердце и замирает. Весь зал в слезах, когда он полетным вокалом грянет «Первый тайм мы уже отыграли». Когда Сашка поет «Love hurts» группы Назарет, публика просто не дышит. Второй вокалист – ваш покорный слуга, Денис Трофимов. До Сашки, конечно, мне как до Америки, но основной репертуар я нормально держу. Есть ещё и третий, как же я забыл! Киру мы вообще-то брали на подпевку, но теперь у нее свои твердые три сольных песни. А иногда и четыре. Я бы ей отдал все десять, на сцене она смотрится великолепно. Сначала стеснялась, пряталась за клавишами, но однажды Дима вынудил ее поздравлять зрителей с Новым Годом, она вышла на аванс-сцену и, скрестив стройные ноги в лосинах, начала поздравление. Дима, сидевший в центре зала, высоко поднял руки со скрещенными пальцами и указал на ноги. Кира засмеялась прямо в микрофон. И больше уже не стеснялась.
Мы выступаем, где Бог пошлет, точнее, где договорится наш директор Дима. Он умеет гениально договариваться со всеми – кафе, колхозами, совхозами, загородными дискотеками, войсковыми частями, НИИ, свадьбами и выпускными вечерами. Дима может обаять любого – у него удивительная харизма, кроме того, он умен, предприимчив, искренен, и до самозабвения любит музыку. Он действительно верит, что все мы очень талантливые, и у нас большое будущее. Так что работы у нас хватает, а вот аппаратура – паршивая.  Гитару, точную копию «Фендера», на которой играл Джимми Хендрикс, мне сделал учитель столярного кружка в Доме Пионеров за сумасшедшие деньги. Славик и Сашка купили свои гитары в комиссионке на Шаболовке, где отовариваются многие музыканты. Мишка выиграл ударную установку в карты у каких-то лабухов в Риге, в довесок ему проиграли и усилитель.
Да, мы играем на дровах, увы. Но и сама наша группа вовсе не «Битлз», и не «Назарет» хотя и их песни, и других западных групп, мы вовсю поем. Если ситуация позволяет, конечно. В кафе, на дискотеках, свадьбах и выпускных – пожалуйста, пой хоть всю зарубежную музыку. А вот один раз на 23 февраля спели в одном НИИ «Love hurts», так за кулисы прибежал местный парторг и зашипел на Диму, мол, что вы, под монастырь меня хотите подвести, какая еще раненая любовь в Советском Союзе? Вы что, намекаете, что только у нас проблемы с ячейками общества, а весь мир живет в любви и согласии? И что, мол, за английские песни, кто их разберет, о чем там именно текст? В общем, влетело нам за то, что любовь ранит.
Я вспоминаю, как однажды мы выступали на выпускном вечере, так нам такой стол накрыли, что Кира не уследила, как все надрались. Славик-басист чуть со сцены не упал, а мы с Сашкой после первого отделения размякли, но микрофон еще геройски держали. Потом Сашка напрочь забыл слова «Городских цветов», три раза вступление играли. Потом я у «Моны Лизы» куплеты перепутал, пришлось соло клавишника ставить, а уж во втором отделении Кира приняла удар на себя, два часа пела и свое, и чужое, и наше. И «Love Hurts» спела так, что зал взорвался аплодисментами. Пела также и то, что было не отработано, но ее все не отпускали. Пришлось мне выйти, так как Кира уже охрипла, и стал я петь «Мишель». Пою, покачиваюсь, и думаю, какая долгая, очень долгая песня, когда же она кончится? Потом и хард-рок в ход пошел, и любимая «We will rock you», и Сашка забубенил «Богемскую рапсодию» так, что все замерли, и ребята раскочегарились. Под конец мы жахнули «Love Hurts» и пели ее без перерыва три раза, так что бывшие школьники успели нацеловаться. Сашкин полетный вокал несся в поднебесье, зрители онемели, а Кира спела второй куплет хрипло, как будто сердце у нее плакало, потом Сашка подхватил на высокой ноте и завершили они дуэтом. Это был чистый экспромт, но получилось очень красиво.
Потом я вышел покурить, за мной выбежала Кира, попросила сигарету:
– Ну отыграли, слава Богу! Послезавтра к Подольску готовимся, завтра отдыхаем. Кроме меня. Представляешь, я путевку в Югославию достала, такой ад, оказывается! Анализы сдай, характеристику со всех мест принеси, справку из ЖЭКа оформи, хорошо еще, что свидетельские показания у соседей брать не надо. Теперь завтра в райком на собеседование, та еще радость.
– Кир, я когда в Болгарию ездил, меня пытали о роли в мировой истории Великой Октябрьской Социалистической Революции. Может, они всех спрашивают одно и то же? – предположил я, придвигаясь поближе, - У меня и конспект остался.
–Нет, Дениска, мне Димка шепнул, что меня будут шмонать по лидерам компартий дружественных стран. Он же всех в райкоме знает, уже договорился, что будут спрашивать.
Я долго собирался с духом, а потом выпалил:
– Кир, послушай, не мое дело, но ушла бы ты от Димки, а? Ну невозможно смотреть, как ты мучаешься…
– Love hurts, love scars, Love wounds and mars, – пропела Кира, глядя перед собой – Итак, друг мой Дениска, проверяй: наши лепшие друзья из соцстран – товарищи Тодор Живков, Густав Гусак, Януш Кодар, Николае Чаушеску, Эрик Хониккер…
– Кир, давай поженимся, а? – глядя в пол, почти шепчу я.
– Не получится, Денис, я Диму люблю, – она поворачивается ко мне, долго и серьезно смотрит в глаза, – Только с ним я – это я.
–Ты – всегда ты. Сама по себе, без никого. Ты – единственная и лучшая, ты – цельная и самодостаточная, понимаешь? – я несу совершенную чушь, потому что уже отчетливо осознаю, что мы не слышим друг друга, мы на разных волнах, и ее уносит от меня все дальше и дальше. Кира напряженно переводит взгляд в окно, там гремит салют в честь выпускников. Я резко разворачиваюсь и иду дальше петь.
А затем наша «пионервожатая» выясняла у школьной администрации, куда делся автобус, который нас привез, и как мы поедем назад. В общем, ее стараниями выделили нам три милицейских УАЗика, в которые кое-как впихнули аппаратуру, музыкантов, остаток недопитого, почему-то три продуктовых заказа, и кучу цветов. Помню, я ехал, заваленный цветами, как Юрий Деточкин в фильме «Берегись автомобиля», и чувствовал рядом горячее плечо Киры. Я периодически приходил в себя и раскланивался, а Сашка на первом сиденье скорешился с милиционерами, и они стали петь «Черный ворон» раскладкой на два голоса. Я тут же подключился. Очень душевно мы пели. По рации поинтересовались, что происходит. «Артистов везем» - ответил милиционер. «Только не отключайся, славно как поют» - попросили на том конце рации. Концерт мы помнили долго, тем более что Кира, когда злилась на нас, начинала тихонько петь «Love hurts», а мы, чтобы разрядить обстановку, подпевали. А злиться всегда есть на что – все мы, так сказать, «мужчины с тяжелой судьбой» - у меня мама и двое братьев, я главный кормилец в семье; от Мишки ушла жена; Саша безнадежно влюблен в женщину, которая замужем. А у самой Киры трудная любовь с Димой, нашим директором. Дима становится автором песни про то, что любовь ранит, каждый раз, когда начинаются разговоры о свадьбе. Он непостижимым образом растворяется и исчезает. Отмораживается. Мне жалко Киру. Если бы мог, с удовольствием избавил бы от любовных ран, женился бы на ней, и не пришлось бы ей бегать по магазинам, шагать в резиновых сапогах по грязи под дождем, стоять за итальянской обувью в очереди под номером сорок шесть и петь двадцать песен, пока собратья по творчеству отдыхают лицом в салате . Но у меня нет шансов, и я это понимаю. Love hurts…
Вбегает разгоряченный от борьбы за сапогами Славик, его