Маленький город на берегу серого холодного моря. Крепость с гордым названием Королевская гора. Высота Королевской горы от силы пятнадцать футов над уровнем воды в речке Прегель. Названия города и горы содержали некоторое преувеличение – короля здесь никогда не было, а лёгкую неровность ландшафта вряд ли стоило называть горой. Однако жители Восточной Пруссии обожали свою миниатюрную столицу, вместе с её игрушечными трамваями и двухэтажными домиками под черепичными крышами. Несколько преувеличивать и приукрашивать действительность со временем стало традицией. Взять хотя бы историю о том, как барон Мюнгхаузен, столкнувшись на мосту у Кафедрального собора с залюбовавшимся звездным небом шестнадцатилетним Иммануилом Кантом, обратил внимание юноши на необходимость быть вежливым со старшими и соблюдать моральные законы. Таким образом, враль и авантюрист, нечаянно заложил основы философского учения об этике.
Там, где враньё легко уживалось с правдой, со временем нашлось место и для великой лжи. В ходе войны Кёнигсберг попал в плен. Городку приказали быть советским и ничем не выдавать своего немецкого прошлого. Там, где некогда располагалась Прусская обсерватория и высился памятник Фридриху-Вильгельму Бесселю, теперь стояли обгоревшие стены с кривыми окнами. Памятник астроному переплавили на заводе. Статую Иммануила Канта тоже переплавили, а взамен поставили фигуру Эрнста Тельмана. Вместо немца этического, горожане получили немца коммунистического. На постаменте Альберта Бранденбургского приладили Кутузова, а на цоколе Бисмарка – Суворова. Переименовали всё, что имело имя. То, что имени не имело, тут же его получило. Неглубокая сонная речка Прегель расторопно обернулась полноводной славянской Прыголей. Кольцо Немецкого Ордена чудным образом стало Гвардейским проспектом. Из Молотковой дороги, Ганзейского круга и аллеи Хуфен сложили проспект Мира. Улочка с хулиганским названием «Двое дерутся — третий не мешай!» проснулась вполне приличной Беломорской. Нашли и стёрли даже самую незаметную надпись на немецком языке. Что не стёрли, то закрасили. Что не стиралось и не красилось, взрывали динамитом. До последней бумажки сожгли все книги, журналы и газеты, оставшиеся от немцев. Трамвайный билет с орлом и ценой в пфеннигах угрожал советскому строю, как холера Одессе.
Маленькая девочка рисовала картины состарившегося, одинокого и печального города. Семьсот лет подряд здесь жили немцы. Взрослые, вернувшиеся с войны, слово «немцы» произносили с трудом и отвращением. Взрослые, родившиеся уже после войны, толковали об оружии немцев, о сапогах немцев, наградах на кителях немцев. Эти воинственные предметы фаршировали почву Пруссии.
Семьсот лет - говорили взрослые. Настя плохо представляла себе, много ли это – семьсот лет, и кто такие эти немцы. Семьсот – это семёрка и два нолика. Нолик – это ничего, их можно было не считать, а цифру семь девочка знала хорошо. Во-первых, ей скоро будет семь лет, а во-вторых, ей очень нравилась эта цифра. Если долго смотреть на неё и сильно-сильно воображать при этом, то получалось, будто Семёрка – танцовщица или фигуристка. Девочке нравилось, когда на чёрном экране телевизора появлялись танцующие, особенно если на коньках, красавицы в удивительных искрящихся одеждах.
Семёрка и танцы, совершенно понятное сказочное сочетание. А вот два бесполезных колечка и немцы? Даже взрослые не умели понятно объяснить, какой толк может быть от того, что не существует, пусть даже дважды. Вот немцы – это были, действительно, таинственные существа. Никто из нынешних взрослых жителей Королевской горы никогда не видел живого немца ни в Калининграде, ни вблизи его. Но все говорили о немцах очень плохо. Как о крысах или пауках. Наверно, они были совсем и не люди, а неизвестно кто. Злые, опасные организмы.
В первые послевоенные годы с жильём было туго, хотя власть заботилась о восстановителях, премируя ударников ордерами на жилплощадь в брошенных прежними жителями виллах. Новосёлы выкапывали во дворе землянку, а в немецкий дом ходили справлять нужду, большую и малую. Ненависть обедала за столом страха, а ужинала с ложью. Ко времени нашей истории несколько полегчало, но если во дворе один пацан обзывал другого немцем, то оскорбление смывалось кровью в честной драке. И правильно, что их отправили пешком в их далекий Берлин! Пришли храбрые солдаты и немцы стали давным-давно и далеко-далеко…
Думая о солдатах, маленькая девочка сначала становилась как будто храброй и даже очень. Но всё-таки ей было непонятно, и она задавала вопросы. Взрослые отвечали коротко и сами были недовольны своими объяснениями.
– Мама, а немцы плохие?
– Ужасно плохие!
– Самые плохие в мире?
– На сегодняшний день - да.
– И разговаривают некрасиво?
– Пожалуй, не очень!
– Зачем тогда мы живём здесь, в их городе?
– Это наш город.
