ожидание бессмертного зла – шесть дней в неделю; краткое, зыбкое отдохновение в багровый пятничный вечер
я безобразен, почти тератоморфен и гротескно смешон, как африканская свинья-бородавочник
утро воскресенья; куски сырого трухлявого рассудка, мысли пульсаций, бледно-рассветные вспышки; в топях мягких песков безумия они изолированны и беззвучны; тихо воспламенился потусторонний Бетховен; в граничной реальности аккорды отпечатываются больнее и кровавее; прорезы ангельских когтей в металле
апсида внутреннего храма черепа, гомерически крохотного, точно пузырек булавки, проколовшей бархатный траур махаона
я просыпаюсь, встаю, прохожу в туалет; слева, в глубине светлого зеркала, секундный кошмар – спрут, фантомное древо, серебристые ветви холодных тентакул, закручивающиеся переплетения паучьей бесконечности лохматых щупалец; это – моя душа, ее жуткий, подлинный дагерротип; вернее, то, что я смею обзывать душой
моя обглоданная воля, voluntas, обитает где-то на ничтожном островке, окруженная, будто несметными армиями гиксосов, змеиным морем всезаглатывающей густой кислоты
бесценная мастурбация; сияющая нагота идола; умная Елена Рудольфовна с мраморными бедрами, а может, просто некая безвестная; молотоподобное сердцебиение богохульного воображения; напалм капища, морозно-жгучий мавзолейный камень, подернувшийся вдруг пупырышками женской кожи
самоотсечение головы; взрыв червонной аортальной спермы; оргазмическое преображение плоти в солнечную плазму; земля Гелиодея, изумрудные льды под Северным Венцом – Corona Borealis
семя Онана, мясо мозга, мгновенно протухшее, всплеском падает в воду; косматая голова, бешено вращаясь, летит в помойное ведро
и умертвил бог Онана; и я мертв, ибо никогда не рождался
