ЗОВ
Повесть
Глава десятая
Вместо эпилога.
Не знаю, как я вернулся. Те, кому показывал свою недописанную повесть, говорят, что крайне важно хоть что-то об этом написать. И подумав, решил, что так и надо сказать – не знаю. Зачем лишняя ложь? Довольно и той, коей и так предостаточно.
Марго… Она назвала меня по имени. Уверен, это что-то означает. При рождении меня назвали Эдиком. А в крещении нарекли Иваном, что даже мама иногда путается. Значит перед Богом я уже не Эд.
Вроде бы, Эд звучит круче. Но теперь не хочу больше быть Эдом Тринадцатым. Не, не потому, что суеверен! Хотя и верующим могу назвать себя лишь с большой натяжкой. Даже и не помню, когда последний раз причащался. А говорят, что это, типа, важно, чтобы считаться верующим. Ну да ладно – когда-нибудь разберусь и с этим. А ещё мои набожные знакомые утверждают, что блудники Царствия Божия не наследуют. Наверное, так оно и есть, но считаю, что совать нос в мои отношения с Марго не должно входить в ставшие для них чуть ли не первостепенными обязанности нравственного попечительства о моей заблудшей душе – так, кажется, заведено у них говорить. Не ведаю, о чём они при этом думают, однако надеюсь, что о чём так любят говорить, о том и думают. Да пусть себе говорят и думают, что хотят – лишь бы не лезли туда, где перед их носами дверь всегда закрыта.
Однажды, правда, поспорил с одним, а он взял да и сказал мне в сердцах:
– Любовь?!. Хм, любовь… Да что такое – любовь?! Главное – заповеди! Вот, где – любовь!
И я захлопнул двери своего сердца.
Я, конечно, тогда был не прав, потому что повёл себя с ним точно так же, как он со мной – попросту не захотел услышать. Но и, конечно же, понял, о какой любви с высокой буквы он рассуждал – ведь я тоже читал об этом всякие книжки.
Так что в этой повести – ни об этом, ни о другом – почти ни звука. Да и не о том речь – слишком много слов супротив. А слова об исподнем не приближают к правде. Думаю, что с самим собой не принято говорить о любви – той или иной. А перед лицом Всевышнего или тет-а-тет с любимой – по-любому придётся ответить.
Здесь же взболтнуть лишнего – а ну вдруг услышит не тот Амиго?
А если тот?
Жив ли бармен, который позвал меня и поведал о смысле жизни? Или, может быть, лежит на дне красивого моря? Да кем бы он ни был, даже и вовсе бы не было его в моей жизни – этот зов мной услышан. Ведь неспроста он назвал меня тем именем, о котором, казалось бы, никак не мог знать! А я что знаю о его настоящем имени? Ни помолиться теперь о нём, ни помянуть. То место не наделило меня способностью, что была у него, потому что я слышал лишь себя. Его же звал по кличке, которой он назвался при знакомстве. Вот и накликал на свою голову. А он, может быть, пожертвовал собой, чтоб не остался я хоть без какого-то дара – не дармового стаканчика с чем-то дурманящим, а с трезвой памятью о совсем других жертвах, чтобы помнить о них как о собственноручно расставленных под своими же ногами минах на пути, усеянном трупами, которые хватают тебя за ноги и норовят утащить под землю. Об этом мы говорили, прогуливаясь по мрачному пустырю в одном из райских уголков планеты, где порой лишь хочется забыть про всё и просто жить. Но туда нас позвали наши жертвы – голосом, который я тщетно пытался в себе заглушить. Однако понял, что зовёт он по имени, которое не сотрётся ни никами, ни погонялами, сколь бы крутым я себе ни казался, и мне не уйти от петли моей жертвы, если придёт время или кто-то, чтобы набросить её мне на шею, подстережёт, выползет из норы и ужалит в пяту. Ведь принесённым в жертву уже не нужно время. А тому, кто ими устилает свой путь, хватит ли времени по нему пройти?
И я бы очень хотел поверить Амиго. В этот главный смысл его жизни, о котором он не раз сгоряча признавался, что без стремления быть рядом – любимые становятся жертвами, а даже самый райский уголок превращается в преисподнюю. И, конечно, надеюсь, что он жив и здоров и живёт себе поживает рядом со своими в родном Лимассоле.
Но сегодня-завтра я допишу свой рассказ и пойду на исповедь – туда, где ещё раз меня назовут по имени и посоветуют, что делать. Надо бы было решиться раньше, перед всеми этими злоключениями или хотя бы перед тем, как засесть за эту странную повесть. Но коль случилось со мной такое, то мне понадобилось время, чтобы всё осмыслить и найти подходящие слова.
Вот только как быть уверенным, что я на самом деле вернулся?
