Упорство. Глава девятая

Предательство безумия

Наутро, с трудом сумев расспросить дурака, Исэндар узнает, что прошло уже несколько дней.
– И ты даже ягод не собрал?! – вспыхивает мальчик, но затем так же быстро успокаивается.
Глядеть на безумца со злобой никак не выходит. Мужчина опускает голову, прячет виновато глаза, и лишь после в уме возникает мысль, что сам дурак вряд ли чего-нибудь успел поесть.
Мать собрала в дорогу много еды, но Исэндар сам отказался брать все и удовлетворился лишь небольшой частью. Пообещав найти в городе работу и пропитание, он сам настолько искренне в это поверил, что утруждать себя лишним грузом посчитал занятием глупым, пустым и даже вредным.
– Не сержусь я. Успокойся, – говорит он тише. – Сам виноват. Сам же тебе говорил, что цветы не такие, как должны быть.
Поднявшись с земли, мальчик ощущает, что никуда еще не пропала заработанная отравлением слабость. И все же тело уже слушается, просто двигается медленнее, чем велит ему ум.
Сорвав цветы, которые взгляд заметил незадолго до того, как отрава подействовала, Исэндар теперь рассматривает их внимательней.
– Да, вот эти нужны. Видишь? – показывает он.
Дурак оживляется и снова глядит со своим обычным, полным дурости, но вполне естественным для него видом.
– Ладно. Идем, – собирается мальчик. – Найдем в городе чего-нибудь поесть.
Немного времени проходит, как уже приходится сделать остановку. Сумасшедший ничего не говорит, но постоянно трогает за плечо. Аккуратно, по-дружески он касается только пальцами, а затем смотрит с такой жалостью, будто это не у него недавно отрезали руку, а у Исэндара.
Впрочем, отдыхать мальчик не собирается. Жалко тратить еще больше времени. Сил на охоту нет, ягод не видно, а те, которые попадаются, есть не хочется, поскольку не ясно, не обернется ли это новым отравлением.
Зато, быстро удается найти занятие. Собрав еще трав и цветов, мальчик начинает готовить припарки. Без воды, густую смесь он растирает в ступке, попутно отдыхая, а затем вновь поднимает дурака, и они идут дальше.
Так продолжается до самого вечера. Приходится снова делать привал, отчего хмурость продолжает въедаться в лицо мальчишки. Так бездарно растратив время и припасы, да еще и рассердившись на безумца, который на самом деле бо́льшую часть еды скормил отравившемуся Исэндару, а вовсе не съел, мальчик винит теперь уже одного только себя, а оттого с каждым мгновением злится все больше.
И от этого силы еще стремительнее пропадают. Да еще и дурак, вдруг обернувшись и уставившись куда-то, неожиданно вскакивает и убегает.
– Стой! Куда! – пытается схватить мальчик.
Только руки слишком ослабли. Сил недостаточно, чтобы гнаться. Даже если и удалось бы поймать дурака за рубаху, то его все равно не удержишь. Тело еще ослабшее, просто заметно это лишь тогда, когда пытаешься двинуться быстрее.
– Вот же… ну давай, сбеги! Иди домой! – мгновенно теряет Исэндар контроль над чувствами. – Проваливай, дурак проклятый! И не возвращайся!
Когда же спустя некоторое время сумасшедший приходит обратно, то мальчик ничего не говорит, хотя все еще сердится. Потом безумец хватает бурдюк, снова убегает, а второй раз приходит уже радостный, живой, принеся с собой чистую воду, набранную в ручье неподалеку. И от этого становится настолько гадко, что мальчишка вообще ничего не говорит, не найдя сил даже затем, чтобы извиниться.
Впрочем, дураку хватает и того, что Исэндар утоляет жажду.
– Чего ты лыбишься, дурень? – сердится мальчик больше на себя, попросту не умея сейчас усмирить чувства, вымещая злость на своего безумного спутника.
А тот просто хмыкает довольно, усмехаясь с привычным хрипом.
– Гы…
– Дурак ты… гы, – передразнивает мальчик.
А затем он принимается готовить новую припарку, вскипятив в маленьком котелке варево и приготовив густую смесь.
Едва она остывает, как Исэндар тут же собирается испробовать мазь снова. В этот раз страшно. Вдруг, опять с чем-нибудь ошибся. Да и еды не осталось, голод уже донимает, скручивая живот, но делать нечего, по-другому никак нельзя. Чтобы продать мазь, нужно точно знать, что она работает, так что приходится сделать маленький надрез на коже и помазать его, чтобы убедиться.
К счастью, в этот раз уже получается хорошо. Вернее, не опасно. Головокружение есть, но от голода и слабости. Перед сном мальчик делает еще царапину, такую, чтобы до утра она затянуться сама никак не могла, а потом залепляет мазью, накрывает промытым листком и укладывается спать.
С наступлением утра, раны почти исчезают, а голод начинает донимать настолько, что подвинуться едва выходит. И сил нет, и каждое движение становится неприятным, и живот болит, не переставая. А впрочем, даже и так находится то, чему можно порадоваться, и что придает сил.
С удовлетворением Исэндар рассматривает новый значок в форме ступки и пестика, читая под ним: «Получен навык «Зельеварение». Скорость приготовления зелий, мазей и припарок, а также их качество увеличиваются на 0.5».
И с новым вздохом в грудь попадает чистый, удивительно приятный, бодрящий воздух, разливаясь по телу легким ветерком, словно бы он проник в нутро и нежным касанием расплылся от груди во все стороны, до макушки и до самых пяток.
– Пора. Идем, дурак, – с трудом поднимается мальчик.
Впрочем, сам он встает так медленно, что безумец успевает опередить, а затем еще и помогает выпрямиться. И только после снова продолжается путь.
На ходу мальчик собирает травы, чтобы можно было приготовить еще мази, но понимает, что сил на это никаких нет.
– Дурак, – зовет он слабым голосом, заметив нужные цветы, – сорви вот эти… вон… видишь?
Сумасшедший резво принимается исполнять указание, набирая полные ладони цветов, и не останавливается, пока Исэндар сам ему не велит.
– Да хватит! Куда столько?
Дурак на миг теряется, а затем отдает собранные растения и дальше уже помогает идти, поддерживая мальчика за плечо.
Путь до города в итоге занимает едва ли ни целую неделю, хотя с одной ночевкой, а то и вовсе без нее вполне можно было бы дойти. Правда, сил у ума все равно мало, и порадоваться он не может. А ведь есть чему. За такое время в дороге могли бы не раз напасть дикие звери, да и те же одичалые собаки, которые иногда даже там, дома загрызали какую-нибудь отбившуюся овцу, а иногда не брезговали напасть и на самих пастухов.
Сейчас на посторонние мысли и дела нет сил. А все же, едва добравшись до города, Исэндар оживает. Он дышит тяжело и часто, обессилев в тяжелом путешествии, но безумец поддерживает и не дает упасть.
Вскоре удается найти постоялый двор, который расположился как раз на окраине. Вытащив из мешочка, связанного из тряпки, завернутые в листья порции мази, мальчик направляется к широкому проему в заборе, через который постоялые торговцы заводят во двор свои телеги и лошадей.
Внутри не так уж шумно, но еще на улице начинает болеть голова, и все же стоит побороть себя, как это чувство пропадает. Словно готовишься войти в бурный поток, и мысли обещают, что он немедленно унесет прочь, не дав вернуться, но едва заходишь в реку, как становишься ее частью, ощущаешь, что способен бороться, и уже ее шум не может напугать и не дает отступиться.
Так Исэндар проходит двор, на котором стоит несколько распряженных телег. Лошадей, видимо, держат где-то рядом, но их не видно, да и других больших строений рядом нет. Сам же дом постоялого двора огромный и тянется дальше, крыша высокая, несуразная, размером с сам первый этаж.
Чисто, но пыльно. Вытоптанный лошадьми, разровненный повозками, широкий, просторный двор, большая дверь, массивные, бревенчатые стены. Встав у порога, мальчик оглядывается, видит, что дурак спрятался, хочет позвать, но затем нахмуривается, отворачивается и заходит внутрь.
А здесь уже оказывается не так уж много людей. Небольшая компания мужиков, с виду похожих на разбойников, сидит за большим столом. Всего таких столов четыре и они занимают место в середине просторной залы. Пожалуй, тут бы поместилось несколько таких домов, как маленькое жилище Исэндара, но надолго он не увлекается рассматриванием убранства.
Остальные столы, поменьше, все располагаются вдоль стен, а оканчивается это помещение большой стойкой, из-за которой торчит чья-то толстая голова, покрытая сальными, слипшимися волосами.
Еще есть дверь, ведущая куда-то. Она располагается как раз рядом со стойкой. Это и все, на что обращает мальчик внимание, а затем его взгляд привлекает толстая, хмурая женщина со злым выражением.
Она несет сразу шесть кружек с пенным напитком, ставит их на стол, где развалились на стульях пьющие мужики и сгребает брошенные горкой на краю монеты. После чего, получив смачный шлепок по большому заду, женщина резко выпрямляется, нахмуривается еще сильнее и с размаху всаживает одному из мужиков пощечину.
Мужчина, осмелившийся покуситься на громадные богатства работницы постоялого двора, мешком висящие у той на низу спины, от такого удара сваливается под хохот товарищей на пол.
Исэндар застывает, ожидая ссору. Грудь прожигает от тревоги, будто невольно пришлось застать, как грызутся между собой дикие звери. Привлекать к себе внимание кажется даже опасно, но лишь миг. Все смеются, да и мужик, получивший оплеуху, делает это радостнее других.
Наконец, женщина обращает свой злой, нетерпимый взор к мальчишке, а он от этого застывает, не решаясь отступить от порога и на шаг. И тогда, оставив пьяную компанию, работница постоялого двора быстрым шагом подходит ближе.
– Попрошайничать сюда пролез? -  нахмуривается она еще сильнее, хотя и так ее взгляд трудно выдержать. – А ну пшел вон!
А впрочем, она тут же отворачивается, подходит к мужичку с сальными волосами, чья голова торчит из-за стойки, небрежно бросает ему горсть полученных от мужиков монет, а сама быстро скрывается за дверью.
Простояв в неуверенности еще немного, мальчик, наконец, собирается с мыслями, вдыхает неприятный, душный, кислый аромат пьяного веселья, а затем, приготовившись торговать своими мазями, делает шаг в сторону компании мужчин.
Сердце колотится, словно на медведя выходишь с рогатиной. Мыслей вообще никаких нет. Нужно идти, предложить мази, заработать денег, а об остальном и не думается. Голод и тот не беспокоит в эти мгновения.
Мужики же выглядят грозно, особенно, когда удается чуть лучше их рассмотреть. Уже то, что ведут они себя так развязно, смеются и пьют, разливают на пол свои напитки, не стесняются бить по столу и громко ругаться, не позволяет оставаться холодным и сдержанным. И все же Исэндар перебарывает волнение, да и вспоминает, что выбора у него нет: остается или получить свое, продать мази и заработать на еду, или просто выйти и сдохнуть от голода, как блудливому псу.
Хотя, в какой-то миг начинает казаться, что заговорить вовсе не получится. Сил и так нет, а с каждым шагом их становится только меньше. Впрочем, самому начинать беседу и не приходится.
– Чего надо, щенок?! – грубит, нахмурившись, один из мужиков.
Все разом оглядываются на мальчика, затем двое теряют интерес, ударяются кружками и пьют, чуть не захлебываясь, но остальные продолжают таращиться, брезгливым взглядом осматривая мальчишку.
– Я только… я просто хочу… – теряется Исэндар, опускает глаза и