(https://www.youtube.com/watch?v=eEIZ8IEZRPs - Дэвид Гарретт "Зима" Вивальди)
Хлюп-хлюп. – Разбудили меня близкий плеск воды и едкий дым от костра. Выглянул из палатки и не поверил глазам – вода была не только под каркасом палатки, но и далеко вокруг, куда хватало взгляда в предрассветных сумерках. А ведь знал, что на этом месте находится заливной луг, и весной во время таяния снега не подойти было к берегу. Кроме того, что залил исправно работавшую до того нодью, случившийся потоп больше никакого ущерба не нанёс. Даже лодку, словно кто меня надоумил, не стал я переворачивать, а привязал к воткнутой в землю жерди, вокруг которой она теперь и плавала.
Близился рассвет. Тучи посветлели и поредели, а на востоке, где готовилось взойти солнце, над горизонтом прорезалась узкая полоска чистого неба. Над водой сгустился туман, капли воды появились на леске донок, сделав видимыми издалека висящие на них колокольчики.
Одного колокольчика, на самой дальней донке, я не смог разглядеть. К тому же, и ветви куста, к которым была привязана донка, непрерывно покачивались, хоть ветер за ночь стих. Обул резиновые сапоги и похлюпал в них к лодке (вода доходила уже до середины голени).
Есть в рыбалке один волнительный романтический момент, когда при вываживании мечтаешь - пытаешься определить размер и прочие характеристики клюнувшей рыбы, ещё не видя её («пасть – во, хвост – во»!). Ветки куста с привязанной к ним катушкой донки шевелились еле-еле, потяжки лески были несильными, даже какими-то ленивыми, можно сказать, и я не дал разгуляться своей фантазии, предположив сравнительно небольшой размер добычи.
Без особых предосторожностей, не вылезая из лодки, отвязал катушку от веток, неторопливо вставил её в держатели на бамбуковом удилище. Продел леску в разъёмные кольца, подмотал, выбирая слабину, и сделал лёгкую подсечку, дёрнув удилище вверх. Результат огорчил – через леску мне передалось ощущение «мёртвого» зацепа тройника за какой-то подводный объект. Повторно дёрнул уже со всей силы, надеясь высвободить зацепившийся тройник.
Импортная леска толщиной в полтора миллиметра выдержала рывок. Бамбуковое удилище при этом согнулось дугой, стальные кольца на нём разогнулись одно за другим, словно были сделаны из тонкой мягкой проволоки, и удилище, распрямившись, с такой силой врезало мне в лоб, что сноп брызнувших из глаз искр, казалось, озарил все окрестности. В голове завертелась знакомая со времени занятий боксом праздничная карусель с разноцветными лошадками на ней, и после издевательского хохота клоунский голос спросил: «Получил, мальчик»?
Впору было счёт до десяти мне открывать, как при нокдауне на ринге. И донельзя обидно получилось – это ж надо уметь так ловко самому себе в лоб заехать! К тому же, сопровождался удар громким звуком, напомнившим счастливое детство, когда родной дед без лишних слов, тщательно облизав деревянную ложку, крепко стучал ею по лбу любому из своих многочисленных внуков, включая меня, за разговоры за столом.
Предаваться дальше детским воспоминаниям не пришлось. В ответ на моё лёгкое движение удилищем с целью проверки: не высвободился ли тройник? - из речной глубины последовал такой рывок, что я вынужден был ухватиться свободной рукой за ветки кустарника, чтобы не вылететь из лодки в воду.
С удочкой в одной руке, на которой катушка заходилась визгом тормоза, разматывая леску, другой рукой держась за скользкие ветки кустарника, – в таком распятом состоянии я лихорадочно пытался определить свои дальнейшие действия. Вываживать сома внушительного размера (а в этом я уже без всяких фантазий был уверен) обломком жёсткого бамбукового удилища нечего было даже и мечтать. Отпускать его далеко от себя тоже было чревато (неоднократно уходили сомы, подныривая под коряги и тем обрывая лески) …
Заприметив в воде между кустами торец толстой необрезной доски, принесённой туда течением когда-то давно, я отпустил ветки и ухватился за него. И медленно тронулся в путь вместе с массивной трёхметровой доской – то, что доктор прописал… сому в качестве поплавка.
Глубина судоходной реки в этом месте, как я когда-то раньше определил замерами, не превышала пятнадцати метров. На катушке был намотан пятидесятиметровый моток лески, и когда ушла под воду половина мотка, я быстро обмотал леской один конец доски в несколько оборотов и скрепил получившиеся петли стальным кольцом с удилища. Притормаживая ход катушки, стравил три метра лески, чтобы доска не касалась лодки, установил удилище в петлю на дне лодки и застопорил катушку тормозом.
Берясь за вёсла, просто непередаваемое облегчение я испытал, в том числе и чисто физическое, когда придуманная мной «удочка» заработала. И началась тут рыбалка а-ля «Старик и море», … но для ленивых.
Берёзы подмосковные
Шумели вдалеке.
Плыла-качалась лодочка
По Яузе-реке. –
Дрожащим от пережитых волнения-напряжения высоким тенорком негромко запел я песенку от избытка чувств. Пока сом боролся с доской, которая дёргалась, ныряла и всплывала ответно его рывкам-всплытиям-погружениям, я притормаживал лодку вёслами, увеличивая ему нагрузку. Очень кстати оказались небольшие камни, немалое количество которых я накидал в нос лодки в самом начале рыбалки, чтобы подгрузить её и тем снизить парусность – стоило сому повернуть в сторону какого-нибудь подозрительного места, как я бросал камень в воду перед ним, и он чуть ли не под прямым углом менял направление. То же самое я проделывал, когда он замедлялся или останавливался.
В итоге выработался кольцевой маршрут, по которому сом буксировал доску и меня в лодке по речной бухте, словно дрессированная лошадка – тележку по арене цирка. Я даже успевал в процессе любоваться живописной предрассветной природой, напевая бодрящие слова песенки:
И путь наш не кончается,
Простор речной широк:
И гонит, гонит лодочку
Попутный ветерок.
Так продолжалось более получаса, пока сому не наскучило это занятие, и он сменил тактику. Стал он разгоняться под водой, после чего резко останавливался либо разворачивался на сто восемьдесят градусов, стараясь либо порвать леску, либо вырвать крючок тройника, который находился у него где-то снаружи, судя по всему. Доска, а следом за ней и лодка со мной сильно подгружали подводного пловца и одновременно смягчали его рывки. При всей непредсказуемости метаний сома, единственное, чего я опасался, - как бы леска не перетёрлась о довольно острые и неровные края доски.
Прошло ещё полчаса времени, по истечении которого энергии у сома существенно поубавилось. Его передвижения стали короче, двигаться он стал медленнее, чаще пытался останавливаться и не сразу реагировал на бултыхание камней рядом с ним. Воспользовавшись этим, я подтянул доску к себе и укоротил на пару метров леску - угол, под которым она уходила в глубину, стал более отвесным. Через некоторое время повторил эту операцию.
На третий раз произошло непредвиденное – леска вдруг ослабла и свободно поплыла по течению, а из толщи воды стало быстро подниматься, увеличиваясь в размерах, нечто тёмное. Как завороженный, вглядывался я в воду, пока не разглядел голову сома, которая была вдвое шире моей. Возле самой поверхности сом, длиной более метра, повернулся боком, так что стало видно его ослепительно-белое брюхо и лупанул по воде хвостом с такой силой, что чуть ли не ведро воды выплеснулось мне в лицо и в лодку. После этого быстро и не иначе, как с чувством глубокого удовлетворения, погрузился в глубину. Леска выдержала и этот его фортель.
Я же, вытираясь и отряхиваясь, невольно вспомнил укоряюшие строки из «Мойдодыра»:
Рано утром на рассвете
Умываются котята,
И мышата, и утята,
И жучки, и паучки.
Ты один не умывался
И грязнулею остался,
И сбежали от грязнули
И чулки, и башмаки.
Что тут скажешь? Поделом – я ведь, действительно, не умывался и не чистил зубы, хоть солнечный диск уже появился над горизонтом.
Сом ещё несколько раз всплывал-погружался, правда, без принудительных водных процедур, и всё больше терял силы. Я, в свою очередь, тоже несколько раз подтягивал леску, пока не почувствовал, что сом уже не касается дна, а висит на уходящей отвесно вниз леске. Доска при этом приняла наклонное положение, погрузившись в воду подгруженным концом.
Дело близилось к развязке. Осталось только придумать завершение. Напрямую тащить сома в лодку было опасно. Леска хоть и выдерживала его немалый вес, пока он висел на ней в воде, но вполне могла оборваться от любых его резких движений (хвост-то у сома обладал ого-го какой силищей!). Пытаться заколоть его имевшимся у меня складным ножом было нереально. Глушить его камнем или кулаком было как-то не комильфо. Оставалось только попробовать вытащить его на берег возле костра, благо, там и глубина убывала постепенно, и сам берег был пологим, почему вода его регулярно и заливала-подтапливала. Развернувшись кормой к намеченной самой низкой точке на берегу, я налёг на вёсла.
Сом не оказывал сопротивления движению и никак не отреагировал на ослабление лески, когда я освободил её от доски. Едва лодка кормой села на дно, я осторожно выбрался из неё и, держа в руках удилище с застопоренной катушкой, стал пятиться к берегу. Потихоньку ускоряясь, набрал скорость, и сом на привязи выехал на берег вслед за мной, аки на водных лыжах.
Тут он и показал, на что способен – берег был ещё затоплен водой по щиколотку, но ему и этого хватило, чтобы устроить настоящую феерию из брызг и грязи. Не так-то просто оказалось прижать сома к земле и ухватить за жабры. И только когда его могучий хвост оказался в воздухе, он затих, изогнувшись дугой. Грязный и мокрый с ног до головы, дрожащими руками я продел конец плетёного капронового шнура под его жаберную крышку и надёжным двойным морским узлом завершил петлю кукана. Даже оказавшись в воде, сом больше не предпринимал попыток освободиться.
И только после этого я услышал звон колокольчика на одной из донок и заметил три перевернувшихся пенопластовых кружка. Летний рыболовный сезон завершился поимкой ещё одного налима на донку, на кружки уловились судак под пять килограммов и два окуня, один из которых был ненамного больше проглоченного им живца.
Венчала же всё мероприятие просто неописуемо красивая радуга на западной стороне небосклона, замыкавшая оба берега Большой реки сказочным мостом.
- Здравствуй, солнце. - Обратив взор в сторону восточную, с большим удовольствием подставил я лицо ласковому свету и теплу.
С обновлённой душой теперь можно было смело возвращаться в людскую круговерть.
|
