ПОМИНКИ

                                                     

        … что и говорить – дело невеселое. Умерла моя любимая тетушка, сестра моей мамы. Она не была очень старой - семьдесят четыре года, конечно же, немало, но и не так уж  много, тем более что здоровье у неё было вполне себе, если не отменное, то, во всяком случае, более или менее, нормальное. Все случилось внезапно, никто не ожидал этой трагедии: сорвался тромб. Горю дочери и внуков не было предела, да и всей родне тоже. Человеком она была высокообразованным, интеллигентным, с хорошим чувством юмора и очень коммуникабельным. Для всей фамилии это было большой и тяжелой утратой.
          Все траурные церемонии, которые у нас в Грузии, буквально, возведены в культ, были соблюдены. Организатором и исполнителем был муж дочери усопшей, то есть  зять. Зовут его Эдик. Мужчина он серьезный и ответственный и, если за что-то берется, то делает всё на совесть, со знанием дела.
          После похорон, как и полагается, следовали поминки. Для этого мероприятия было арендовано кафе недалеко от дома почившей. Не знаю, хорошо это или плохо, но такие застолья, как свадьбы, поминки, крестины, делаются в Грузии с размахом, поэтому тридцать-пятьдесят человек приглашенных, это весьма скромное сборище. Но, тем не менее, наличие тамады необходимо. Помимо обязательного присутствия вышеупомянутого, существуют ещё кое-какие традиции.
        Как правило, мужчины и женщины садятся за столы порознь. Правда, это не всегда соблюдается и постепенно уходит в предание. Следуя старой традиции, за длинным столом мужчины расположились по одну сторону, а женщины – по другую. Эдик подсел поближе к тамаде и ритуал поминания начался. Воспели славу Всевышнему, затем помянули усопшую и дальше, во всех последующих тостах поминалась вся родня по степени приближенности к умершей.
          В самый разгар застолья в кафе, не входит, а, буквально, влетает заплаканная женщина, старше средних лет, одетая более чем скромно, явно не горожанка. С рыданиями она кидается к моей двоюродной сестре Ирине (дочери умершей) и на ломаном русском языке пытается выразить свои соболезнования. Позже сестра объяснила нам, что эта женщина молочница. На протяжении многих лет она приносила молоко и молочные продукты со своей небольшой фермы в пригороде Тбилиси. Тетушка моя была постоянной её покупательницей и в силу своей общительности и доброжелательности завела с молочницей приятельские отношения. Еженедельные визиты Лейлы (так звали молочницу) всегда завершались долгим чаепитием и теплой беседой.
          Лейлу усадили за стол рядом с Эдиком. Другого свободного места не оказалось. Застолье шло своим чередом, все уже были выпившими и отменно поевшими, но тамада не торопился завершать своё выступление. Тост следовал за тостом. По традициям грузинских поминок вставать из-за стола прежде, чем подадут шилаплав (плов с бараниной), считается не очень хорошим тоном. Тогда, как мужчины продолжали внимать тамаде, женщины потихоньку шептались друг с другом, в ожидании завершения поминок. Иногда кто-то выходил из-за стола, чтобы размяться и посетить туалетную комнату. Однако мужчинам сделать это было сложно. Дело в том, что все они сидели спинами почти вплотную к стене, и для того, чтобы выйти из-за стола, нужно было побеспокоить не одного человека. Лейла оказалась в самой середине ряда, и в силу своего кавказского воспитания, демонстративно выйти из-за стола не могла. Беспокоить рядом сидящих мужчин ей показалось неудобным, а терпеть более не было сил. И вот мы наблюдаем такую картину: дождавшись, когда сидящие рядом с ней мужчины, увлеклись очередным тостом, она потихоньку стала сползать со стула, надеясь спуститься под стол и вылезти из-под него с противоположной стороны.
          Вдруг наш Эдик обнаруживает, что соседка его сползает со стула. Он хватает её за шиворот и резким движением поднимает обратно на стул.
    - Женщине плохо! Женщине плохо! – кричит он и, схватив со стола первую попавшуюся бутылку, как оказалось с лимонадом, выливает Лейле на голову. От испуга и неожиданности бедная женщина чуть не захлебывается, её начинает бить кашель. Попытки вырваться Эдик воспринимат, судя по всему, за эпилептические судороги. Не теряя времени, он лезет своей, размером с совковую лопату, рукой в рот спасаемой, хватает её за язык, абы у той он не запал и она могла дышать.  Бедная Лейла, выпучив глаза, мыча, пытается высвободиться из крепких рук бывшего штангиста, но тщетно. Все всполошились. Ирина, растолкав всех, буквально вырывает из рук «реаниматора» бедную женщину. Качаясь, в полуобморочном состоянии, с помощью Иры, Лейла дошла до туалета.
      - Это кто бил? Савсем сумасечий, савсем сумасечий! На голова лиманад налил, тепер липкий, вес липкий. Дурак такая, дурак такая. Я в твалет хател, чуть не уписился, - плача твердила «реанимированная», ощупывая ладонью слипшиеся волосы на темени.
Давясь едва сдерживаемым смехом, мы помогли Лейле привести себя в порядок, посадили в такси и с миром отправили домой.
        Наконец подали шилаплав. Был произнесен заключительный тост и гости разошлись. Мы, родня, помогли Ирине разнести оставшиеся угощения соседям тетушки, которые не присутствовали на поминках.
      С тех пор прошло почти двадцать лет, но до сих пор, собираясь в день памяти моей любимой тетушки, мы от души смеёмся.
      Вот так рядом с грустным шагает смешное, а со смешным – грустное. Жизнь штука полосатая. И в ней не только черные и белые полосы. Бывают и цветные. Наверное, это и помогает нам пережить боль потерь и утрат.