Последняя улыбка

...Перед самой войной, моя бабушка, как и все жители села Леонтьевское Мологского уезда, должна была покинуть свой дом и перебраться из затопляемой зоны. Строительство рыбинской ГЭС лишило насиженных мест тысячи людей. Последние годы перед переездом неуклонно происходило разорение семьи. Сад в сорок яблоней, четыре коровы, две лошади — все постепенно отторгалось от крепкого крестьянского хозяйства в пользу колхоза.
 
Только начали обустраиваться на новом месте — началась война. Мужа забрали на фронт. Бабушка осталась в Рыбинске с четырьмя детьми и, чтобы их прокормить, она работала на разгрузке барж, которые привозили мешки с зерном на мельницу. Мешки были по 80 килограмм и женщины носили их на своих спинах. После смены в кармане у бабушки была зажатая горсть крупы, которую вечером она варила и кормила детей. Трое детей Юра, Валя и Галя ждали дома. Старшему Юре было семь лет — на его попечении были Валя и Галя. Годовалый Володя был в яслях.

Время от времени на мельнице проводили после смены проверки. Горсть крупы могла превратиться в реальный срок заключения. Так и произошло в один из дней. Бабушка была задержана. Кража крупы была оформлена в уголовное дело. Про общение с судьей бабушка рассказывала очень спокойно.

— Ну, заходи воровка. Крупу украла?

— Украла...

— Ну, и что с тобой делать, воровка?

Судья, коротко заполнив бумаги, зачитала приговор, из которого следовало — три года реального заключения. Неизвестно, как бы сложилась судьба нашей семьи, если бы в этот момент у бабушки не нашелся неожиданный заступник. Это был милиционер дежуривший в суде. Пересказывая дальнейшие события, бабушка всегда с улыбкой подчеркивала резкость выражений, которые использовали милиционер и судья.

— Ты, что свихнулась? У нее четверо детей!

— Заткнись, не твоего ума дело!

Бабушку выставили за дверь, после чего уже совершенно не сдерживаясь, судья и милиционер перешли к общению с исключительно отборными матюгами. Матерились и орали долго. Милиционер грозил задержать и привести на суд кого то, кого судья не обрадуется увидеть. Перебранка эта не была короткой, но закончилась вполне благостно.

— Год исправительных работ. Иди и больше не воруй!

На исправительные работы бабушка пришла в контору, находящуюся неподалеку от мельницы. Ей предстояло работать на укладке камня, строящейся дороги — каменки. Бригадиром там был Сергей Емельянов — сын купца, построившего в дореволюционное время наш заволжский Иверский храм.

— Посиди в конторе, позже скажу, что делать.

Бабушка просидела в конторе полдня, после чего, бригадир разрешил приговор очень радикальным образом:

— Исправительные работы я тебе проставлять буду, а ты иди, занимайся своими делами…

Храни Бог, этого человека. На нем не только милость к моей бабушке, но и жизнь детей, ведь камнями с этой работы детей накормить не получилось бы. Бабушка продолжила разгружать баржи с зерном...

Но новая скорбь была совсем рядом. В тот год, в яслях, где был Володя, начался мор детей. Младенцы заболевали и умирали. В один из дней, бабушку, сняли со смены и сказали идти в ясли.

Володя умирал. Он был настолько слаб, что плакать уже не мог и только вздрагивал. Бабушка взяла его на руки и прижав к себе стала петь колыбельную собственного сочинения:

Милый мальчик весь в огне —
Все ему неловко.
Ляг на плечико ко мне —
Преклони головку...

Это продолжалось около часа. Могло ли тепло материнского тела вернуть младенцу здоровье? Может «да», а может «нет», но, увы — этого не случилось. С особым чувством, бабушка, рассказала про взгляд, которым Володя попрощался с ней перед своим последним забытьем. В последний миг своей жизни, измученный болезнью младенец посмотрел на мать и улыбнулся...

Меня всегда удивлял этот момент в рассказе бабушки. Откуда у измученного болезнью, умирающего мальчика появилась улыбка? Почему этот последний жест, его несчастной короткой жизни, был связан не с мучением и отчаянием, а с какой то, пусть и неведомой нам, но явной радостью?

Бабушка прожила 98 лет и уже девятый год ее нет со мной. Хорошо помню, что она никогда не ела яблок до яблочного Спаса. Причину этого говения она объясняла очень милым народным поверьем: на яблочный Спас умершим деткам на том свете дают яблочки. Но дают не всем, а на вопрос младенчиков "Почему мне не досталось?" отвечают, что твое яблочко мама съела. Она очень хотела, чтобы ее Володе это райское яблочко досталось...

Сегодня, среди повседневной суеты бывает приятно вспомнить о наших разговорах с бабушкой. В истории смерти Володи, меня, почему то особенно заботит вопрос о его последней улыбке. Никогда не видевший этого мальчика, я, как нечто важное, хочу понять исток его последней предсмертной радости.