Что дальше?

В другое время и при других, конечно же, обстоятельствах, Шарль Жан Мари Барбару не упустил бы возможности хорошенько оценить и закружить в легком флирте и заигрывании свою посетительницу. Но сейчас у него было слишком много дел, проблем и еще больше – опасений за будущее.
Пусть Париж и не стал ему настоящей родиной, пусть его сердце билось за родной и прекрасный Марсель, но отступление из Парижа далось ему нелегко, вместе с этим отступлением он терял множество позиций, терял голос в Конвенте и подвергался проскрипции со всеми своими сторонниками, как враг Республики.
Само обвинение это было абсурдным! Он, начинающий адвокат, содействовавший распространению памфлетов, призывающих народ к революции, поведший марсельцев на борьбу, штурмовавший Тюильри, и, в конце концов, голосовавший за смерть Людовика – гражданина Капета, и он – он враг Республики? Само обвинение казалось ему смехотворным и Шарль даже не сразу понял, что это не шутка…
-А чего ты ждал? – с удивлением спрашивал один из друзей, верный и чуть насмешливый по самой сути своей природы, Жером. – Ты открыто выступал против Марата, ты открыто обвинил Робеспьера в стремлении к диктатуре… ты же не думал, что они стерпят это?
-Кто бы говорил! – огрызнулся тогда Шарль. – Ты сам-то…ты! Разве молчал?
-Так я и не предполагал другого выхода, - равнодушно отозвался Жером. – Когда мне припомнили то, что я голосовал за казнь гражданина Капета, но с отсрочкой, когда, в обход моих заслуг припомнили это, я понял. Ты помнишь тот день? День, когда Марат предстал перед Трибуналом, вопреки протестам Дантона? Помнишь?
Шарль не ответил, а только плотнее сжал зубы, вспоминая ехидное, изуродованное болезнью лицо Марата, когда он предстал перед Трибуналом. Подумать только! еще там, перед обличением, он не подумал даже убрать с лица издевательской своей злобной усмешки!
-Так вот, - продолжал Жером, не нуждаясь в ответе соратника и друга, - тогда, когда Трибунал его оправдал, и когда толпа принесла его на руках в Конвент, когда он только взглянул в нашу сторону – я уже понял, куда дует ветер.
-И остался…- с неприятным холодком, не имеющим отношения к самому Жерому промолвил Барбару.
-И ты бы остался! – Жером не удивился такому ответу.
И Шарль снова промолчал. Он знал тоже, чем могут кончиться обличения Марата и Робеспьера, знал, что кто-то должен пасть, но не мог допустить даже мысли о том, что поражение будет за ним! И теперь его, жителя юга, кипящего гневом и яростью, гнали, гнали как изменника все дальше и дальше. Временное убежище нашлось в Кане, где удалось устроиться с трудом и неудобствами. Многие из сторонников Барбару всерьез страдали от того, что удалились так далеко от Конвента, а Шарля охватывало странное чувство, полное горечи и ярости…
И если бы не этот побег, не отступление и не падение, Шарль Барбару, может быть взглянул бы на свою посетительницу как-то иначе, недаром за ним шла слава сердцееда и обольстителя. Но сейчас ему было не до какой-то девчонки.
Да и девчонка, хоть и была на пару лет младше самого Шарля, а все равно выглядела в его глазах очень юной. Но то было разницей не в возрасте, а разницей в том, где и как проходила их жизнь. Шарль был уже в кипении войны давно, а эта девчонка, наверняка, и войны не знала, и вообще, живя здесь, понятия не имела о реальном положении дел.
А знание реального положения дел в смутное, лихое и полное крови время, старит разум гораздо быстрее.
Вдобавок, девчонка была какая-то угловатая, нескладная. В ней что-то было, но что-то не совсем женское, чуть грубое, непонятное и даже не самое приятное…
-Так что вам угодно? – спросил Шарль, надеясь, что эта посетительница уйдет как можно быстрее. Вообще, он был хозяином радушным и хлебосольным, но быть хозяином на чужой земле и в это время было невозможно, к тому же, ему хотелось отдохнуть – за совещанием с соратником он утратил множество сил, да и сон давно его был беспокойный.
-Простите меня, я не хотела беспокоить вас, я бы не осмелилась, - ее глаза! теперь Шарль понял, что его так смущало и привлекало внимание к ней. Глаза. Вернее – взгляд. Какой-то лихорадочный, горящий. Такой был у Марата, когда он выступал с трибуны, обвиняя всех в измене, и требовал тысячу голов на гильотину…
-Уже побеспокоили, - не совсем вежливо, хотя ему хотелось быть вежливее, отозвался Шарль. Уловив это, он попытался смягчиться (девчонка-то не виновата ни в чем!). – Говорите, я вас слушаю. Внимательно слушаю.
-Моя подруга по монастырю…понимаете, она лишилась пенсии.
-Так…- Барбару мысленно выругался. – К сожалению, я сейчас не располагаю…
-Нет! – горячо запротестовала девушка, гордо и яростно блеснув лихорадкой своего взора, - нет, нет! Вы не поняли! Я хочу съездить в Париж, ходатайствовать за нее. паспорт я уже получила, но мне бы…чью-нибудь рекомендацию.
Барбару чуть не рассмеялся от облегчения, но тут же и взгрустнулось. Оставались единицы в Париже. Да и кто из них в это время, когда власть жирондистов качается на последней ниточке, согласится заняться делом этой девчонки? Впрочем, ему какое дело?!
-Да, разумеется, - Шарль отошел к своему столу и быстро начал писать, рука слегка дрожала по непонятной ему самой причине и буквы выходили не самыми ровными, но он решил, что Клод, к которому он и писал, разберется. В конце концов, тот разбирался и в больших каракулях, а что важнее – оставался преданным и продолжал вести переписку с Шарлем, что уже вело его по гибельному пути, если  об этом станет известно…
-Если я все равно еду, - подала голос девица, - может быть…мне что-то передать на словах или как-то еще кому-нибудь?
И вот это уже заставило Шарля обернуться на нее. он взглянул решительно и задумчиво, прикидывая, что за чертовщина с этой посетительницей? Почему она так готова рискнуть? Если кто-то поймает ее с письмами – ей же самой конец!
-Как ваше имя? – тихо спросил Шарль, не сводя взора с ее угловатости.
-Мари Анна Шарлотта Корде д`Армон, - быстро ответила девушка, словно готовилась  к его вопросу. – Можно просто Шарлотта Корде.
-И что ты такое есть, Шарлотта? – Барбару отложил и бумагу, и перо, и теперь стоял, скрестив руки на груди и в упор разглядывая ее. он знал, что от его взгляда девушки либо смущаются, либо краснеют…
Эта же даже не дрогнула и смотрела в его глаза.
-Я республиканка задолго до революции, - ответила Шарлотта. – Люди, что обещали нам свободу, убили ее. они стали палачами.
-Вы рискуете, - воззвал к ней Барбару. – Нас не объявили еще изменниками, во всяком случае, официального объявления мне неизвестно, но взявшись что-то передавать – вы рискуете собственной головой.
А она продолжала смотреть ему в глаза и по лихорадочному блеску, такому знакомому, Шарль, точно чувствуя, что хлопоты о пенсии лишь предлог, а задумалось ей что-то другое, взялся за перо. Он даже подумать не мог, что она добьется успеха.
Ее, по его мнению,  должны были взять либо по дороге, либо в Париже.
***
Громыхнуло очень скоро. Шарль Барбару даже сначала решил, что это шутка, невозможно…невозможно убийство!
Но он получил непреодолимые в своей ясности сведения. А потом получил письмо от нее самой. От нее, от этой Шарлотты Корде, томящейся в тюрьме.
-Как ее только сразу не убили…- растерянно бормотали среди сторонников Шарля.
А Барбару уже знал, не прочтя даже, знал, почему.
Ему тяжело далось распечатывание конверта. Он меньше всего хотел видеть то, что должен был прочесть.
Шарлотта рассказала в письме, в подробностях, как ездила к Марату, и только с третьей попытки была впущена в его дом. Там, встретив его в ванной, и убила. Она писала, что ее не дали на растерзание толпе из добродетели, но Шарль, замирая от ужаса, и видя все, как наяву, как будто был и он там, знал: добродетель мертва. Шарлотту не отдали на растерзание толпе сиюминутно, чтобы восторжествовало то, что давно уже зрело.
Нельзя было уничтожить в один миг изменников, которыми нарекли Барбару и всех сторонников его. никак нельзя. Нужна была жертва и Марат, очень вовремя убитый этой угловатой девчонкой, подходил идеально.
Толпа, обожавшая Марата, восхвалявшая его превыше всех, видящая в нем бога, миссию и руку справедливого возмездия и защиты, готова была броситься на каждого, кто был причастен к его гибели.
А связать Шарлотту с Каном, где укрывался Барбару и его друзья было легче легкого. Хотя, Корде писала и сам Шарль слышал, что она отрицала всяческое их участие – плевать они все хотели на это! То, что какая-то девчонка сама имела какое-то мнение, было им неинтересно, ведь, наконец, получено реальное основание для уничтожения любого противника любым  методом!
Шарлотта убила не только человека. Она обратила любимца толпы в мученика и святого, во имя которого надо было сплотиться и отомстить каждому, кто хоть сколько-то имеет причастности к этому убийству.
Шарлотта, знающая, что идет на смерть и желавшая сама стать символом, пусть и в посмертии, символом борьбы с террором и диктатурой, которую узрела, сама стала первой главой, главой кровавой в начавшейся борьбе…
Сейчас, даже если и удастся Барбару или кому-то из его сподвижников, удержаться на плаву, или возвыситься – Париж уже не примет их. Они оскорблены убийством Марата. Это жертва, которая была отдана. Заклание.
И Шарлотта, видевшая единственным врагом свободы – Марата, явно не могла посмотреть так далеко вперед.
-Марат мертв! – ликовали среди сторонников Барбару, а он молчал, прекрасно помня, что такое «Марат».
Ему довелось, еще до падения Бастилии, взять несколько курсов оптики у Марата. И он успел понять, что такое это человек есть. И не желал ему смерти, опасаясь открытых последствий ее, хоть и смерть его развязала бы руки…
Правда, теперь она развязывала руки Робеспьеру и его сторонникам, долг которых – отомстить и уничтожить всяческого врага, отнявшего жизнь великого Марата!
И тревожило Шарля то, что само это убийство слишком уж походило на мысль самого убитого. Это было что-то из его логики: великая жертва, открывающая великие возможности. Смерть Марата – подлое убийство, последствием которого можно уничтожить сотни врагов…
Это так походило на него! так что же? Совпадение? Совпадение мыслей? Или же просто Шарлотта не знала, куда деться, и так возненавидела Марата…
А может быть, в этом и был его замысел? Дожидаться чьей-то ненависти, чтобы стать смертью и символом?
Нет, безумство, безумство! Но – похоже на его мысль. Мысль безумца.
-Шарль?! – Барбару вынырнул из омута своих мыслей и только сейчас понял, что его уже зовут не в первый раз.
-Да?
-Что дальше? – спросили его.
А дальше для них закончилось. Шарль это понял. Сторонники либо не поняли, либо пока не прочувствовали.
-Дальше…- Барбару сглотнул тяжелый ком, вставший в горле и с нарочитой беспечностью сказал, - а дальше…дай-ка мне бумагу и чернила!
И сам, пока не успели его поймать в сети вопросов, залпом выпил стакан вина, но даже не почувствовал вкуса.