Долго умирал старый колдун Мизгирь, очень долго!
Не хотела его забирать к себе преисподняя. Там и без него хватало грешников. А для этого колдуна был нужен особенный котел, ибо в котле для обычного грешника этому греховоднику было бы не страшно, не больно, и даже приятственно. Не спешили служители Вельзевула, со смертью. Оставляли черную душу в разлагающемся теле под солнцем на тяжкие плотские муки.
Хотя Смерть уже несколько раз приходила к одру старого Мизгиря, но черти-хранители не подпускали костлявую к грешному телу.
Ближняя деревня застыла в ожидании и надежде.
В народе теплилась вера, что с уходом Мизгиря в мир иной жители вздохнут спокойно, и деревню перестанет навещать всякие беды, творимые нечистью: как-то засуха, мор или наводнение.
Все знали, что терпят это наказание из-за Мизгиря. К нему тянется вся нечисть, обитающая в местах, где издревле живут и жили берендеи. Когда-то благодатный край захирел, стал проклятым. Уйти бы из него, да могилы предков не отпускают.
В надежде на скорую смерть колдуна, мужики и домовину подготовили для тела Мизгиря. Из векового толстенного дуба вырубили. Распилили бревно надвое, обтесали по форме, как положено по обычаю, а внутренность вырубили по телу Мизгиря, колдуна поганого, по его образу. Из второй половины крышку сделали, подогнали, прошлифовали, так приладили, чтобы не было ни щелочки, чтобы зло, идущее от Мизгиря обратно не вернулось. И вроде всё хорошо подготовлено, но нет таких гвоздей, чтобы крышку к домовине прибить, намертво закрепить, дабы в день Страшного суда не мог Мизгирь предстать пред Всевышним и вымолить у Него себе прощения.
Нет прощения таким злодеям, как Мизгирь!
Насобирали мужики-берендеи железа ржавого, у кого какое было: скобы, гвозди, подковы да косы поломанные, и понесли этот хлам кузнецу Вакуле.
Он, Вакула, славился на всю округу, как лучший кузнец. Булат варил непревзойденный. Его ножи чужеземные сабли, как репу,
строгали-резали. Вошел в положение сельчан Вакула, уважил просьбу соседей. Он и сам не раз страдал от Мизгиря.
Бывало, что гости Мизгиря, чертенята шаловливые, в ответственный момент под руку толкали, поковку портили, пеплом из горна кидались, уголья по кузнице рассыпали.
Выковал кузнец Вакула восемь гвоздей, а на шляпку каждого клеймо впечатал, которое не даст чертям на железо ржавчину напустить. Шло время, домовина и гвозди хранились в часовне местной церквушки в ожидании смертного часа Мизгиря.
Гнил он заживо в своей избёнке, которая стояла на краю села у ключа. Малый ручей едва пробивался из-под замшелого камня. Выползал колдун к этому ключу, дабы испить водицы, и со стонами и причитаниями заползал в смрадное нутро своей хаты. Оттуда еще долго слышались стоны да стенания, и страшная хула, направленная в адрес неторопливой смерти.
Так прошло засушливое лето.
Как-то в начале осени нежданно-негаданно, когда ничего не предвещало урагана, когда небо на берендеевой слободой голубело чистое, будто выстиранное, и в меру подсинённое доброй хозяйкой, вдруг чернота закрыла небосвод. Рыкнул злобно гром. Вначале он басовито ворчал, а через мгновение молния ударила в землю рядом с крыльцом Мизгирёвской хаты, и грохнуло так, что люди в этой округе на некоторое время оглохли.
Начался ураган, которого раньше в этих местах и не бывало.
Ветер дунул с такой силой, что соломинки впивались в стволы деревьев, как калёные стрелы, а медный котел, который с незапамятных времен стоял у корчмы, вывернуло наизнанку. Потом уже люди не могли понять, как можно литой котел вывернуть так, чтобы ушки оказались внутри него?
Порывом ветра снесло часть крыши с Мизгирёвской хаты, и все разом утихло. На слободу пролился тёплый, благодатный дождь. Он сеял густо, мелкими каплями, насыщая истосковавшуюся по влаге землю. Казалось, что природа плачет в радости, за избавление от мерзкой напасти. Осмелевшие мужики вошли в нутро хаты. Через пролом в крыше свет изгнал ранее царивший тут мрак.
На лавке лежал покрытый струпьями труп Мизгиря. Только лицо, светлое и умиротворённое, как бы говорило: "Наконец-то душа дождалась освобождения от ненавистного тела".
Бабка Кутучиха, которой в деревне до всего было дело, высунулась вперёд, перекрестилась, плюнула под ноги и скомандовала:
- Тащите, мужики домовину, да заколачивайте крепче. Пока солнце не село, нужно закопать его за кладбищем, рядом с Федькой-утопленником. Теперь Федьке не так скучно будет.
По велению Кутучихи тело не обмывали по христианскому обычаю, так в полуистлевшей одежде положили в домовину лицом вниз. Надвинули крышку и с огромным трудом вбили гвозди, откованные Вакулой.
Под мощными ударами тяжелого молотка, гвозди звенели и с трудом впивались в высохшую, дубовую древесину. Казалось, что кто-то неведомый мешает гвоздям закрепить крышку домовины. Другие гвозди не выдержали бы тех ударов, которые были направлены на их шляпки,
а эти, клеймёные Вакулой, со стоном и звоном сцепили крышку с домовиной.
Прошел не один век, и на месте этой слободы выросли глухие, непроходимые леса. Но вскоре и они были стерты с лика земли беспощадным временем. На месте непроходимых лесов раскинулись поля. Потомки берендеев, которые уже забыли, какого они роду племени, сеяли пшеницу, а по неудобьям и склонам оврагов ставили избёнки из черной осины. Дубы в этих краях стали редкостью.
Забыл народ историю своей земли, забыли потомки, а, может быть, и не хотели помнить, что и до них на этой земле жили люди.
Пришло время колхозов. Стали строить новое правление. В старой избе раскулаченной семьи управленцам стало тесно заседать.
По осени, когда основные работы закончились, мужики разровняли место под новое правление и, копая траншею под фундамент, наткнулись на двухметровый обрубок неохватного дуба. Вытащили его с огромными усилиями на ровное место и только тогда рассмотрели, что это гроб, не истлевший от времени.
Собрался народ, пришел батюшка из церквушки староверов в окружении нескольких старушек. И, возвысив голос, обратился к народу:
- Нельзя тревожить старые могилы. Перенесите правление в другое место, а гроб закопайте. В таких домовинах наши предки хоронили страшных людей, которые могут и после смерти нести людям смертельное зло…
Но тут вмешался председатель–коммунист. Его недавно прислали из города. Оттеснил он попа, пригрозил ему наганом, и велел вскрыть домовину. Вроде трухлявый дуб, а гвозди не отпускает. Не могут мужики выдернуть гвозди и сдвинуть крышку. Председатель стоит рядом, орёт, как оглашенный, и наганом размахивает. Активисты ему подпевают и поддерживают, тайно надеются, что там, в этой колоде, сокровища спрятаны несметные. Решили, наконец, не мучиться, а вбить клинья и расколоть домовину вдоль.
Сказано - сделано.
Раскололи домовину, выпал из неё труп Мизгиря. Ничего ему за прошедшие века не сделалось. Раскрыл глаза, глянул по сторонам, усмехнулся и исчез в свежем раскопе. Разбрелись люди по хатам с тяжкой грустью на душе. Сожгли эту домовину, на утро в золе лежало восемь гвоздей. Их отнесли в церковь и отдали батюшке.
А вскоре пришел приказ из города: все зерно свезти в общественные амбары. Люди, поверив новой власти, свезли своё зерно в амбары. Зерно же отправили в город. За зиму деревня вымерла от голода. И только восемь гвоздей спрятанных в церкви напоминают о том, что зло нельзя выпускать к свету.
Эту историю рассказал мне местный печник:
- Строил я печь в соседней деревне, под газовое топливо, в небольшой, деревянной церквушке старообрядцев.
Пришлось отодвигать старый шкаф, чтобы освободить место под печку. При перестановке, из шкафа выпал сверток. Ветхая ткань порвалась, и я увидел как на пол, с тихим звоном, высыпались железки, странного, синеватого отлива, в них я с трудом узнал старинные гвозди. Они гораздо длиннее ладони, с плоским телом и квадратной шляпкой, на каждой шляпке видно замысловатое клеймо. И вид у них такой будто их отковали вчера. На теле гвоздей нет ни пятнышка ржавчины На мой вопрошающий взгляд, отец Андрей поведал в эту историю.
