Народ и армия

            До чего приятно встретить человека в лесу после многодневных странствий! А уж если, усталый и продрогший до костей, набредёшь зимой на избушку жилую, да хозяин окажется приветливым и нескучным, тут уж и подавно – праздник души, и уходить не хочется.
            Вот так и мне свезло однажды. Ещё и отставным военным оказался хозяин зимовья. Отужинали шурпой, чаю попили, прибрали со стола, устроились на топчанах удобных. Слово за слово, под треск дров в печке, сваренной из бочки-двухсотки, изложил он мне побасенку свою…

        - Армия – особый мир, везде и во все времена живущий по своим законам. Происходящее с народом конечно же отражалось на армии, и сама армия, и отношение народа к ней на моих глазах весьма существенно менялись. Но, повторюсь, это – особый мир, живущий по своим гласным и негласным законам. И конституция с прочими идеологическими надстройками на словах-то в армейской среде ещё как поминаются, а на деле именно что в самой что ни на есть глубокой части тела они. Объяснение этому чисто по-человечески очень простое и понятное – не помогут тебе выжить в бою никакие идеи-лозунги. Устав – закон воинской жизни, и приказ командира – закон для подчинённого. Без этого просто нет армии.
            «Учиться военному делу настоящим образом», – вот что главное, как, впрочем, и в любом другом деле. По этой причине плохо относились в советские времена к особистам, политрукам, ну, и к штабным со снабженцами. И среди них, конечно же, немало встречалось достойных людей, но больше в виде исключения, и с течением времени всё меньше и меньше таковых встречалось.
            Отдельная тема – переменный состав. Что за сброд раньше призывался служить в армию! И до чего же утомительно и как бессмысленно было в мирные «застойные» годы не пойми кого и зачем учить военному делу надлежащим образом! И наоборот, как раз по той причине я оказался в кавказских горах, что этих кое-как обученных или вовсе необученных детей 18-летних на верную гибель кидали. Некому просто оказалось учить – угробили кадровую армию самым демократическим образом, и гибли пацаны ТЫСЯЧАМИ!

            Раз уж зашла об этом речь, поведаю, как в Чечне оказался. Было у меня перед тем подлейшее приключение в афганской войне. Два долгих года выкарабкивался после того приключения, а как оклемался слегка, оказалось, что и армия не нужна вовсе, и чтобы продолжать служить, надо было отречься от всего, чему раньше присягал. Тот же самый деятель, который брызгал слюной, требуя исключить меня из партии за отказ подавлять таллиннскую забастовку в 70-х годах, и зело возвысившийся в чинах с той поры, так же рьяно требовал от меня присяги уже «демократическим свободам энд ценностям».
            «Справедливость! Долг! Честь! Пустые эти слова для тебя дороже дочери!» - вопила вторая жена, когда уволили меня из Вооружённых Сил без воинской пенсии. Впрочем, и первая жена в молодости тоже ревела белугой при расставании: «Опомнись! Война давно закончилась! Почему нельзя просто жить, а надо всё время воевать»?!! - Но во второй раз ситуация и впрямь была не очень – ни здоровья, ни денег, ни малейших перспектив на будущее в продемократизировавшейся державе не было, а дочка ещё как была и кушать хотела.
            В начале девяностых годов проведал я Марью-кудесницу свою, возвращался поздним вечером электричкой из Твери в Москву. Полным ходом шла «прихватизация». Умненькие Березовские, Ходорковские, Абрамовичи, Чубайсы и прочие «демократизаторы», кому совесть позволяла, вовсю разворовывали державу, в нищих обращали быдло-народ. С утра тверские, плечом к плечу стоя, пёрлись в столицу на работу и за харчами, вечером так же плечом к плечу, но с уже заполненными тележками на колесах, возвращались. А временем позже в электричках бандиты хозяйничали.
            И тогда ввалились четверо, давай у пассажиров карманы облегчать. Наискосок от меня сидел мужик моих лет в бушлате, типа армейского, без знаков различия, лицо у него шрамом страшно изуродовано было. Переглянулись мы с ним, кивками уговорились на мероприятие, знаками обозначили схему взаимодействия и вломили всем четверым.
            И вот что интересно - ни одна ****ь мужеского рода (хоть и полупустым вагон был, но штанов в нём хватало) не поддержала нас, пока мы пластались. Я тогда в таком техническом состоянии был, что отключался, если со стула резко вставал, от собственных телодвижений в глазах темнело, и напарник был не намного здоровее меня (оказался инвалидом 3-ей группы), однако осилили-победили (очень кстати торчала из сумки одной из пассажирок ручка небольшой, но увесистой чугунной сковородки). Ну, и самое смешное - какой же демократический визг и вой по завершении подняли те, за кого мы вроде, как и воевали: «Звери, а не люди!» - и тэдэ с тэпой!!!
            При первой же остановке выгрузили мы на перрон тела (живые тела, только неподвижные малость), а потом до самой столицы в тамбуре беседовали. Из «ментов» оказался напарник. Жил и служил участковым в Грозном, там же его и порезали нацосознавшиеся, как вырезали и десять с лишним тысяч проживавших там русских (а за русских шли все не-чеченцы). Не за независимость, во имя идеалов демократии или веры аллаховой убивали-резали, а только за то, что русскими были…
            У меня в жизни время от времени такие совпадения бывают, что аж волосы дыбом – мужик возвращался с проведывания сына в Твери!!! Тоже выперли из органов без пенсии, тоже увечье воинским отказались признать (а порезали его, кроме лица, так, что год по больницам валялся). Пока он защищал конституционный порядок, жена с ним развелась. Ментам ведь, как и военным, перестали жалованье платить, когда «перекройка» началась.
            От него, очевидца, а не из Средств Массовой Идиотизации, узнал я тогда впервые, что грядёт в ближайшем будущем. Справедливости ради надо сказать, что не весь чеченский народ, как один, затевал беду эту, были многие категоричные противники суверенизации. И как же подло их потом кинули «демократизаторы расейской педерации»! Изничтожали их жестоко и безбоязненно так же, как и русских…
            Навестил я в столице коллег, уточнил полученные сведения и отбыл с тем в Якутию. "Меня это больше не касается", - сказал тогда сам себе. Я и не вор, и не торгаш, и не перестроившийся нисколько, потому одна дорога мне лежала – в лес. Разыскал я Красноштана (так все без исключения звали его в посёлке), как раз ненадолго он в посёлок выехал пушнину сдать и запасы пополнить.
            Легендарной личностью, надо сказать, был Василий Васильевич Красноштанов. Всю Великую отечественную войну он отснайперил и был награждён многими орденами-медалями. А когда после войны пришло ему время демобилизации по возрасту, сам Василий Филиппович Маргелов, истинный основатель и командующий ВДВ, лично его просил остаться, всяческие повышения обещал. Но отказался Красноштан и уехал на родину охотить и рыбалить.
              Познакомился я с ним, когда в 80-х годах в отпуске шлялся по якутским лесам и набрёл на его зимовье, что на берегу водохранилища было. Вдвоём с бабой Матрёной (русской красавицей она в молодости была, на голову выше и вдвое толще Красноштана) коротали они таёжный досуг, когда дети их выросли-разъехались…  Вот, опять, не чудо ли было увидеть в случайном зимовье эмблемы ВДВэшные – нарисованные на стенах купола парашютные, украшенные понизу белыми гусиными крыльями?!...
            А тогда обратился я к Красноштану с просьбой помочь мне выбрать место обитания. Хоть и приходится полчеловека на квадратный километр якутской тайги, а границы охотничьих угодий оберегаются строго. Не мудрено и жизни лишиться, так что и не найдут тебя, коль без спросу на чужую территорию сунешься.
            Посоветовал мне Василий Васильевич охотучасток почти что в Красноярском крае. И собачку свою Умку в напарницы мне дал, сучку годовалую, чистокровную восточно-сибирскую лайку из иркутского питомника. От неё потом и Сунька произошёл, когда она, течная, удрала с полярным волком погулять. Помог он мне завезти всё необходимое для строительства зимовья, а дальше судьбе было решать. Лес, он ведь и лечит и от всего лишнего избавляется. Построил я зимовьё, там и правил тело-душу, охотил, карасей в озере ловил, изредка в посёлок выбираясь.
            …Обитал когда-то в якутских лесах бывший политзаключённый – хирург, которого по знаменитому «делу врачей» упекли. Выжил он в лагерях и дожил до амнистии по старости, поселился в глухомани, от людей подальше. Охотил, выходил изредка к трассе мясо-пушнину на соль, муку и патроны поменять. Все дальнобойщики его знали. И вот перестал он появляться. Не утерпел один водила, организовал поиск, и нашли его, уже полуистлевшего, повешенным в землянке. Позже выяснилось, что наведались к нему якуты, попросили попользовать охотника, которого медведь порвал. Заштопал как следует бывший зэк потерпевшего, а сам как вернулся, так и повесился. Говорят, зарок он дал – никого не лечить более…
            Не зря говорится, что благими намерениями выстлана дорога в ад. Вот и я не знаю, вернулся бы к «нормальной» жизни, если б не затеялся расстрел из танков Белого Дома в Москве. Парторгу поселковому тогда пообещать-то я пообещал, что пулю получит первый, кто сунется требовать с меня присягу новой власти, а сам заинтересовался: что это опять в державе деется? Да дочку поехал навестить, опять с коллегами перетолковал и тогда уже стал готовиться к чеченской войне - подписался на заготовку оленины в составе бригады оленебоев. Ну, да это совсем другая история…
            Так у меня всю жизнь и идёт – сперва ненароком о чём-то услышу, спустя время подробнее узнаю от участников-очевидцев, а потом уже на личном опыте изведаю, что называется, по самое не могу.