Однажды зимой у холостого Лейтенанта-артиллериста в аскетической каюте крейсера, похожей на келью монаха-схимника, завелась маленькая серая мышка-норушка. По вечерам, когда за бортом по-волчьи выла вьюга, а матросы в кубриках писали письма домой, тихая малышка забиралась на столик и сворачивалась плюшевым комочком под включенной настольной лампой. Вечерница грелась под теплыми электрическими лучами и во сне представляла, как ест лакомый кусочек сыра.
Одинокий Лейтенант, с кнехтом во лбу и со служебным туманом в голове, увидев на столе забавного зверька с острой мордочкой и все понимающими черными немигающими глазками, подумал: «Ну и что? Это лучше, чем «белочка»!»
Сердобольный парень не мог пройти мимо маленькой зверюшки. Непрошеную гостью не только не выгнал из своей каюты, но начал о ней заботится. Стал мышку подкармливать корочками черного хлеба и консервами «Килька в томате», а потом научил вставать по сигналу «Подъем!» и слушать перлы высказываний политиков: «Надо думать, что понимать!», «Будем отстаивать то, чтоб это больше не повторилось», «Вам кажется что нам все просто Нет, нам далеко не просто!»
По ночам, когда на корабле служба немножко затихала, и ядреный мат Старпома выветривался, Лейтенант тихо, чтобы никто не услышал, открывал душу новому другу, точнее подруге, делясь корабельными новостями и чумными проблемами. Тени предшественников, что жили в каюте, с изумлением прислушивались к бреду молодого баклана.
Постепенно, проникшись человеческим участием и душевным теплом парня, мышка, именуемая в природе «полевкой», а Лейтенантом, названная в честь морской службы - «Морянкой», становилась все глаже и больше. Вскоре чистоплотная мышка, любительница вылизывать свою шерстку, стала совсем домашней. Ела с рук, спала на краю подушки, набитой для живучести корабля, пробкой. Охраняла, как ангел, каюту от злых духов. Полюбила доверчиво сидеть у моряка на правом плече и научилась прятаться от Старпома под лейтенантской фуражкой. Не отказывалась по субботам от наперстка дешевенького портвейшка, отдающего корабельной шваброй.
Лейтенант с ней старался не разлучаться: носил её при себе, но любил поболтать с матросами и сильно на них обижался, видя, что они разбегались от него кто куда. «Да, меня никто не понимает!» - печалился салага, обращаясь к своей любимице.
- Даже поговорить со мной никто не хочет! Значит, люди не умеют любить и относиться друг к другу по-людски!
Его разговор с мышью услышал его дружбан Лейтенант-ракетчик и, отойдя подальше, посоветовал:
- Да выбрось ты свою мышь подколодную и тебя никто не будет сторониться! Именно это и будет «по-людски»! Тогда ты поймешь, что люди здесь не причем. Будь подальше от своих дурных привычек и будешь ближе к счастью и людям!
На этой лиричной ноте можно было бы и закончить эту притчу, но тут у мышки начали расти крылья, а палевое брюшко обрастать серо белыми перышками. Острая мордочка преобразилась в прямой черный клюв, а хвост - в длинные перья. Она превратилась в юркую трясогузку, которая весной расправила крылья и, тряся узким хвостиком, со счастливым чириканьем вылетела в открытый иллюминатор.
Парень, глядя оловянными зрачками в синеву неба на улетевшую птичку, удивился:
- Это не Морянка была, а ерунда какая-то!
Чуждый суеты Старпом, когда услышал из романтических уст Лейтенанта эту историю, вначале охренел, а потом, саркастически хмыкнув, глубокомысленно изрек:
- Ерунда - это бутылка портвейна на троих, а это у тебя салага улетели твои последние гражданские иллюзии! - сделав воспитательную паузу, опытный офицер добавил. - Лейтенант! Бросай курить, что попало. Лучше собери в голове всех своих мышей и отпусти их. Пусть себе летят!
|
