Из воспоминаний Мигненко В.В., участника обороны г.Севастополя (1941-1942 гг)

Мигненко Виктор Васильевич родился 15 марта 1922 года в крестьянской семье в с. Октябрьском Ипатовского района Орджоникидзевского (Ставропольского) края. По окончании в 1939 году 7 класса неполной средней школы стал работать в колхозе. В 1942 году был мобилизован и направлен в воинскую часть в г.Армавир. В начале 1942 года в составе 478 стрелкового полка 320 стрелковой дивизии попал на Крымский фронт, принимал участие в тяжелейших боях под Керчью, где был 24 марта ранен. После излечения в госпитале г.Сочи вновь идет добровольцем на фронт, под Севастополь.
  29 июня 1942 года ранен, контужен, самостоятельно двигаться не мог. Во время третьего штурма Севастополя, тяжело раненный, измученный жаждой и голодом, он попал в плен. Перенес все муки ада, но выжил. В апреле 1945 года был освобожден из плена советскими войсками и в составе 920 стрелкового полка прослужил до окончания войны. По окончании войны служил в советском войсках в Германии, откуда демобилизовался в 1946 году. Награжден Орденом Отечественной войны 2 степени, медалью «За победу над Германией», памятными медалями. С апреля 1950 года живет и работает в п. Демино Ставропольского края


  Виктор Васильевич рассказывает:


  - 30 января 1942 года получил повестку на фронт. И вот я, 19-летний парнишка, уже солдат. Война бушевала по всей стране. 1 февраля прибыл в Армавир на семидневное обучение в составе 520 дивизии. Затем отправили в Тамань. Был связным в особом огнеметном взводе.
  30 января тысяча девятьсот сорок первого года вся семья провожала меня на фронт. Мне было всего девятнадцать лет. С криком, со слезами обнимала меня мама. Собравшись с духом, она произнесла: « Сынок, как тяжело тебя отпускать, но надо! Кто же, если не ты, будет нас защищать?!» Так дали мне мешок с провизией, я сел на лошадь и поскакал в город…
  Меня направили в западную часть Керчи. 15 марта 1942 года мне исполнилось двадцать лет, помню, погода была ненастная: лил дождь, ветер с ног сбивал. Уже двадцать четвертого марта, когда мы наступали, я был ранен ногу. После ранения меня доставили на большую землю, а тридцать первого марта в сочинский госпиталь, где я пролежал два месяца: апрель и май. Я помню один радостный день: приехала концертная бригада. Машины поставили кругом, и на середину поляны вышла красивая женщина – Любовь Орлова. Пожалуй, это был единственный радостный день за всю войну!
  В госпитале собирали добровольцев на оборону Севастополя. Я подумал: нечего здесь разлеживаться – надо Родину защищать! Прямо в Южной бухте начался бой. Немцы наступали, они пытались закрыть проход на сушу, так что выход был один – море. Но все же нам удалось прорваться, мы сошли на берег , и ожесточенный бой продолжался...
  А в начале июня я был ранен в голову, чуть ниже правого виска. Осколок до сих пор находится там. Помню, как один солдат кричал мне, чтобы я направлялся к катеру, что там мне могут оказать помощь. Собрав все силы, я дополз до катера, а дальше ничего не помню – потерял сознание.
  Очнулся я в Северной бухте, в тяжелом состоянии. Оттуда эвакуировали раненых на гидросамолете и небольшой подводной лодке. Эвакуировали только людей с серьезными ранами, так что я туда не попал.
  Затем меня, с еще незажившей раной, отправили в самое сердце Крыма, в район Балаклавы. Почти все время стояла невыносимая сорокоградусная жара, воды не было. Двадцать девятого июня немцы пытались захватить Крым. 250 дней - с октября 1941 по июнь 1942 года - наши не подпускали немцев, а 29 июня враг начал мощно наступать. Меня ранило в левую грудь, там остался осколок, к тому же еще и контузило, засыпало землей, я думал, что мне уже не выбраться! Тогда я и оглох на левое ухо.
  Из ямы меня вытащил старый солдат и всё твердил , чтобы я не сдавался. Тридцатого июня немцы вместе с румынами захватили Севастополь, они брали русских в плен. Немцы согнали всех пленных на поляну, на которой не было не единого деревца, где можно было бы спрятаться от палящего солнца. Раненых оставили мучительно умирать на жаре. Я с ужасом вспоминаю, как одну ночь мой язык не поворачивался без воды, да еще и черви завелись в ране. Впереди меня ждали два мучительных года в плену…
  Находился я в укрытой зоне большого лагеря, откуда невозможно было сбежать, оттуда был один путь в вечность – смерть. Условия были не совместимые с жизнью. Каждый день умирало несколько человек…
  Я знал немецкий язык и попросил охранника перевести меня в другую зону. Им было строго запрещено говорить с нами, пленными, но все же он сказал, что выйти отсюда можно только через рентген, то есть если обнаружат туберкулез: переведут в другую зону.
  Меня осмотрели через рентген. На снимке было четко видно, что на верхней части левого легкого было черное пятно – это был осколок, оставшийся после ранения. Окончательный приговор – операция. Врач оказался русским, он был просто предателем. Помню, как этот врач холодно сказал: « Если хочешь жить, то делай операцию, а если нет, то умирай» Тогда я вообще напрочь отказался от операции (не хотел иметь дело с предателем), но фашисты насильно сделали мне укол, и я потерял сознание. Очнувшись, узнал, что операцию провели недоучившиеся студенты, да еще сделали ее на здоровой правой стороне. Оказалось, что я был лишь « подопытным кроликом» для врагов, проводивших надо мной эксперименты. Но это было еще не последнее испытание, ниспосланное мне судьбою!
  Затем меня отвезли в общую зону, в Симферополь, а оттуда - в город Николаев. На Перекопе немцы сделали остановку на перекур. Там они смилостивились и позволили нам, пленным, набрать воды. Я лежал на полу в предсмертном состоянии, у меня был сильный жар: незажившие раны напоминали о себе. Но я еще осознавал все происходящее вокруг. На мне были новые сапоги; тогда я подумал: зачем они мне теперь?! – и попросил товарища снять их с меня и отдать безвозмездно неподалеку стоявшим женщинам. Они дали буханку хлеба и большой огурец, но я не хотел ни крошки, казалось, я умираю. Я сказал ребятам, чтобы ели сами. Меня отнесли в угол, где стояла параша, и положили в эту вонючую сырую массу, а дальше я ничего не помню – потерял сознание.
  Очнулся я, почувствовав свежий воздух, доносившийся из открытых настежь дверей. Это была Германия. Привезли нас в лагерь 326-Оссталах в ноябре тысяча девятьсот сорок второго года. Меня перенесли туда. Жуткое было место!
  Я выжил, вернулся домой, в свои родные степи. Работал. Но до сих пор помню весь тот ужас. Не дай Бог никому пережить подобное.»