Комок соли

Давно уже надо было Оглоблину наполнить свою рабочую солонку, под которую была приспособлена круглая жестяная банка из-под кофе. Соль в этот раз убыла подозрительно быстро, хоть повар строго – настрого запретил стюарту Санчо пользоваться этой жестянкой: «Ты её сроду на место не ставишь: как возьмешь, так и ищи её потом по всему камбузу!». Лучезарный Сашка, впрочем, на сей счет решил, видимо, на зануду попусту не обижаться – напрасно времени не терять, и завел солонку собственную, обрезав под то полуторалитровую пластиковую бутылку из-под питьевой воды.

С солью-то Санчо шефа много раньше обрезал: «Ты не трогай, пожалуйста, соль в маленьких пакетиках, новую: мне удобно из них в солонки на столы насыпать. А ты бери ту – с комками».

Помнится, Оглоблин тоже смолчал от такой дерзости подчиненного, ничего против не вякнув, не рявкнув: парень мыслил рационально и был тут прав. В угоду дела, честно тягал теперь повар старой закваски из провизионной кладовой пакеты с солью, что оставил им еще прошлый экипаж.

Соль была с изображением на пакете красного орла с распростертыми крыльями и непонятными иероглифами, то ли китайского, то ли корейского производства: Оглоблин колебался. Судя по тому, что каждый пакет был с комками, более логичным было бы предположить «Made in China». С другой же стороны, по шмякнутому с душой о кафельную палубу камбуза пакету можно было кропотливо топтаться обеими ногами - до полного исчезновения означенных комков, и крепкий пакет при том не рвался – добротное качество! Так, или иначе, но неизменно Оглоблин, грохнув с размаха оземь гордого орла, добрую минуту топтался по пакету под одобрительное кивание Санчо («Я тоже так делаю всегда»), а уж потом разрезал целлофан и высыпал соль в жестянку.

Но сегодня пакет впервые порвался сбоку – перехвалил мысленно крепость заморской целлофановой упаковки Оглоблин. Теперь была беда! Разбивать – размельчать соль на рабочем столе из нержавейки – особо и нечем (разве что новенький молоток для отбивных, так жалко: один Оглоблин уже, вот так же используя не по назначению, сломал!), да и собирать потом по всей поверхности разлетевшиеся крупицы у повара не было ни времени особо, ни желания вообще.

Оглоблин принялся было сеять соль через ситечко для сбора пены, но большинство крупиц были больше и грубее мизерных проволочных ячеек. Тогда опытный повар нашел свой выход, на ощупь находя, и пальцами разминая соляные комки до крупиц. На удивление, поддавались они легко, хотелось даже сказать – податливо. И только самый крупный, внушительный комок никак не желал крошиться хоть с какого-то своего бока. Повертев тот в пальцах со всех сторон, Оглоблин не решился, все же, выбросить твердый в мусорное ведро. Нет, не из-за страха, что кто-то углядит такое вопиющее транжирство и даже уничтожение судовых продуктов в режиме строжайшей экономии. Нет – Оглоблину просто вдруг стало жаль этот кусок соли: старый хрыч и в молодости был сентиментален, а уж теперь… Теперь, когда совершенно логично пришел к выводу, что просторная его каюта – самое удобное и надежное ему жилище на всем белом свете, которым никто Оглоблина не попрекнет, в котором не посмеют растолкать из-за храпа, за которое не надо платить бешеную коммуналку, в котором не заточат в «добровольной» самоизоляции. Хоть, в чистой своей каюте Оглоблин только спал. А день (а частенько случалось – и половину ночи) проживал на камбузе. И вряд ли то можно было назвать работой: он жил делом, что стало теперь любимым и главным в его жизни. И в течение каждого прожитого дня он молился и размышлял, вспоминал и мечтал. И всем (кроме матери, конечно) своим близким – он понимал это абсолютно отчетливо и нисколько на то не серчал – нужен был в общем-то не он, хромоногий уже старик, а те деньги, что зарабатывал он здесь день за днём: такова жизнь.

Да, также, как вот этот комок соли, Оглоблин закостенел для новых, сомнительных ему, веяний, раскладов и правил, сплошь и рядом не проходил уже сито отбора, был таким же неудобным и лишним в стремительной и суетной ему теперь жизни.

И матерый моряк махом нашел применение одинокому комку. Только несколько часов назад он спустил через раковину остатки обеда, дабы бедному Санчо, которого бессовестно грузили всякой работой все, кому ни лень, не пришлось лишний раз заморачиваться с ними. И этот комок соли, растворившись в сточном отверстии, сделает свое доброе дело, посильно почистив лишний раз стыки и колена невидимых труб.

Под струей теплой воды комок соли таял на глазах. Благодарно – так казалось Оглоблину. И когда от соли не осталось и следа, повар с какой-то светлой уверенностью подумал, что вот так же спокойно и просто, до последней крупицы выполнив задуманное Богом, исчезнет, чуть уставший уже от тщеты и маеты, с глаз и он. И милосердный Господь обязательно найдет ему место там, за гранью - также как милостиво всегда находил Он место счастливому и благодарному Оглоблину в этой прекрасной и неповторимой жизни.