Странная парочка вошла в дом, молодая красавица и пожилой солидный мужчина, экстравагантной внешности. «Он» галантно распахнул дверь, пропуская вперёд спутницу - толи дочь, толи любовницу.
«Она» держала его под руку: – «Всё, решено, сегодня я ему всё скажу, сколько можно тянуть, осталось четыре дня и всё, ну почему я такая кулёма, не такая как другие, как в кино? Ну почему просто нельзя сказать, что, мол, я раздумала? О чём он сейчас думает? О чём то своём, судя по выражению лица, о приятном. И от этого ещё труднее будет начать разговор. Но ведь уже нет возможности его отложить». Мужчина накинул цепочку двери и невольно залюбовался обворожительной фигуркой в обтягивающем «чем-то». «Она» начала разговор неожиданно, как только вошла в квартиру. Прошла, соблазнительно покачивая бедрами в распахнутую дверь, заняла место у окна, словно трибуну, откашлялась и сжалась, как перед прыжком в воду, с высоты. Пришлось занять место на диване, как в партере, хотя хотелось тут же обнять её и зарыться лицом в чуть распушенные волосы, низко вплетенные в косу. «До свадьбы осталось несколько дней, наверное, девчонка волнуется. Только бы не тянула. Нужно ехать на примерку свадебного платья, потом в ресторан, потом ещё куча дел. Мальчишник: надо выбрать девочек, плохих заводных девочек, на посошок», – думал он и улыбался. Летний вечер вливался в комнату розовым сиянием, сквозь распах окна, не предвещая ничего плохого. «Он» слегка сощурился на заходящее солнце, выглянувшее ослепительным ореолом из-за девичьего силуэта.
— Давай отменим свадьбу, я тебе всё объясню, потом, просто я не могу сейчас. Давай, хорошо? Я не могу выйти замуж, извини, ты тут не причём.
— Как так отменим, зачем, уже всё почти готово. Перестань глупить, ничего не хочу слышать, что за вздор, это всего лишь свадьба. – «Он» вальяжно махнул рукой и даже улыбнулся, - распишемся и сразу едем по Европам, и не галопом.
— Нет, я сказала – отменим, ты меня слышал. Читай по губам, отменим свадьбу и отменим Европы. И не маши на меня рукой, пожалуйста. – «Она» вздохнула устав от необходимости повышать тон и продолжила уже спокойней. – Это всего лишь свадьба. И теперь не моя. – С тех пор как «Она» обрела голос, этот голос мог быть твёрдым, «Он» это давно заметил и испугался.
— Ты не можешь со мной так поступить, ты не такая, мы два года вместе, я же тебя любил, люблю. Ты не можешь. Почему? – «Он» цеплялся взглядом за ускользающий силуэт девушки, «Она» взволнованно ходила вдоль линии окна, будто тень – туда, сюда… Лица её было не видать, только тёмный силуэт на фоне окна. К тому же она молчала, как раньше, будто снова немая, будто снова глухая. Туда – сюда, туда – сюда, параллельно. Ни шагу навстречу, не отдалялась, но и, не становилась ближе, и наконец, заговорила, закричала.
—Замолчи, я беременна.– «Она» взмахнула руками, будто бросила этот крик на пол. И крик разбился, оглушив тишиной. Неуютной, нарастающей, гудящей тишиной. Голос «Его» пришел медленно, будто продираясь сквозь преграду, разбившись на ничего не объясняющие слоги.
— Как бе – ре – мен – на? – голос непривычно сипел, с натугой креп, приходя в силу, как боксёр после пропущенного удара. – Берем – мена? Как беременна!
— Временно! Потом у нас будет ребёнок. – «Она» выдохнула скороговорку и вдруг успокоилась, даже хихикнула, по-детски естественно и бессмысленно. Будто тяжесть упала под ноги, и тело выпрямилось пружиной, и казалось, что вот сейчас взлетишь, такая лёгкость. А раненный голос «Его» продолжал кусать слух.
— Чей ребенок? – хозяин голоса так и остался сидеть на диване, словно сброшенный «Ею» груз придавил его. Голос вдруг едкий и опасный, небрежно требовательный.
— Хорошенький вопрос, – «Она» сцепила руки за спиной, и слегка раскачиваясь на каблуках, уперлась взглядом в пол, и вдруг нашла, что узор на ковре похож на силуэт какой-то неведомой зверушки, детской игрушки, смешной, и всё будет хорошо, она снова хихикнула – мой ребёнок, мой.
— Твой ребенок? Хорошенький ответ. – Он тоже хихикнул. Смотрел на её силуэт, такой манящий и сексуальный, сейчас она походила на нашкодившего, вредного ребёнка, и… захотелось, вдруг наказать её, отшлепать и успокоиться, рука сама собой замерла на взмахе. «Он», маскируя вырвавшийся жест, пригладил волосы. – Это что, предсвадебная шутка?
— Ага, забудь. – «Она» вызывающе подняла взгляд. – Я пошутила, и...
— Пошутила? – Перебив этот лепет, «Он» закончил строго. – Не надо со мной так шутить, не надо, и что и...?
— И... свадьбы не надо. – «Она» уверенно посмотрела ему в лицо и заметила, как играют желваки на щеках, как сужаются прорези глаз, будто щурятся. Она поняла, еще миг и он ударит, и сделала шаг назад, прислонившись к подоконнику. Он почувствовал её маневр и заговорил наигранно спокойно, с дрожащим в голосе участием.
— Что ты сказала? Как так свадьбы не надо?
— Я, так и сказала: свадьбы не надо, – «Она» развела руками и прикусила губу, и сама не понимая почему, чуть не плача, просяще добавила, – извини.
— Как извини, как не надо свадьбы, тебе надо время? Да, тебе надо время, предсвадебная лихорадка! Я понял. Я ни черта не понял, как беременна, какой ребенок, ты в последнее время какая-то странная, как подменили. Забываешься, что случилось, ну-ка садись, рассказывай. – «Он» видимо успокоился, найдя какое-то объяснение «необъяснимому», его устроившее.
— Я постою, а свадьбы не надо, совсем, и ... – «Она» вздохнула, – я действительно беременна.
— Ты действительно беременна, сссу... – слово так и не вышло, но выдало себя, и "Он" это понял и закончил сломя голову, едко, – и... от кого?
— Какая разница, – «Она» покачнулась, свалившись с подвернувшегося каблука, но «Он» ничего не заметил, он был где-то в себе, как в тюрьме, и видно как судорожно искал выход.
— Тих-тих-тихо... тихо, – «Он» еле слышно одними губами твердил себе. Он был сейчас в отчаянии, и закрыл лицо руками, уперев локти в колени и раскачиваясь в такт неуютным мыслям. Он слышал тиканье своих часов, оглушительное, резонирующее со стуком крови в висках. Он вдруг отчетливо вспомнил единственную ночь, проведенную с «Ней», нервную, сумбурную, но такую сладкую. «Тогда удалось подчинить её себе, получится и сейчас. Да, должно получиться. Так жалко терять её, больше никогда не сжимать в руках её утонченное тело, не прикасаться к груди, не гладить бедра, не ловить ртом её губы, не проникать в неё. Ведь в сущности ничего ещё не было, только маленький глоток, словно аперитив, только разогрел аппетит. И трудно отказаться от основного пиршества. Нет, невозможно. Он должен обладать ею, должен, хотя бы ещё раз, а там будь, что будет, – мысли замкнулись орбитой вокруг желания, раскручиваясь быстрее и быстрее, – хотя бы ещё раз и будь, что будет, ещё раз и будь, что будет, будет свадьба».
— Я пойду? – «Она» медленно продвигалась вдоль стены к выходу, наблюдая за ним, он по-прежнему прятал лицо в ладони и раскачивался монотонно и ответил тихо и грустно.
— Иди, любимая моя, но... не уходи от меня, ты нужна мне, и... ребёнок, наш ребёнок. Не отвечай ничего сейчас, иди любимая моя, я буду ждать тебя. – И он заплакал, не стесняясь и откровенно, и он надеялся, что именно так это выглядит со стороны.
«Она» впервые уходила от мужчины, бросала впервые, обычно уходили от неё, вдоволь наигравшись. Она привыкла и перестала чувствовать боль, и принимала как должное, но сейчас сочувствие будило чувства и свойственная ей жалость, пошатнула уверенность в принятом решении. Еще немного и она не сможет уйти. Надо бежать. «Она» подошла к нему и пригладила волосы на макушке, нелепо восставшие, и уже уходила, и была поймана. «Он» ловко стащил лямки платья с плечей, платье щекотно соскользнуло на пол, и всё, и проснулась женщина, требующая внимания и ласки, а «Он» умел будить женщину. «Она» безвольно упала на диван, подчиняясь его грубым, торопливым и возбуждающим движениям. Она сейчас как бы раздвоилась, одна «Она» ненавидела себя за слабость и сгорала от стыда, вяло сопротивляясь, а вторая ловила ласки и отвечала неистово, изголодавшись, бесстыдно и жадно. А «Он» был счастлив, он понял, что опять победил. Он отстранился от «Неё», успокаиваясь, укрощая желание, и снова сказал: – «Иди, любимая». И она ушла, ругая себя, хлопнув дверью, но ещё дрожа от разбуженного желания, сломленная и обречённая. «Он» взял в баре бутылку виски и отхлебнул, выглядывая в окно. Он увидел убегающую «Её» и улыбнулся: – « Моя! Ни куда не денется, с подводной лодки». Он думал о том, что все эти «модельки» в сущности, одинаковы, только «Она» отличается, ох как отличается. Она красивее всех прочих, умнее, желанней, более страстная, более чем все вместе взятые, те, другие, которые прошли через его агентство. Прошли и забылись. Они похожие друг на друга, приходили, улыбались, раздевались, отдавались, одевались и снова улыбались, уже с обложки журнала, и забывались. С появлением «Её», «Он» забросил «кастинги», и видимо зря, ведь все они в сущности «самки», нужно только уметь доносить до них эту истину, а «Он» умел.
