«Какое-то неприглядное лукоморье это, - подумал Изяслав от своего дискомфортного одиночества на безлюдном берегу. – Ни дать ни взять, торчу тут, как та старуха у разбитого корыта», - и не смог удержать завистливого вздоха к смазливому тритончику, с которым, как пить дать, где-нибудь в укромной глубине моря ноне амурничает преаппетитная русалка.
- Вот она судьба русского поэта, - грустно решил он, - одиноко на берегу пустынных вод полниться думами.
Тут он спохватился, что вроде бы это удел царей, но потом решил, что невелика разница. Ныне и цари, и поэты на хрен нужны кому-то – каждый второй себя сам либо Цезарем, либо любимцем муз мнит.
Вздохнул он с горечью, вот-де времена: до высокой поэзии никому нет дела. Потом глянул направо – никого, одни следы незнамо чьи, налево голову повернул – скала, а у ее подножья пещера и какая-то личность вроде бы как у входа в нее маячит. Не долго думая туда и направился.
Чем ближе пещера, тем отчетливей вырисовывается такая картина: перед входом, мать моя женщина, сундуков немерено, у одного крышка открыта и перед ним старик сидит, худющий – кожа да кости. В правой руке он корону держит и время от времени почесывает ее зубчиками себе спину.
Чем-чем, а уж умом Изяслав обижен не был - мигом сообразил, что это Кощей не иначе как тут над златом чахнет.
Подошел и думает, иди вот знай, обратиться как? Ничего путного в голову не пришло, а стоять соляным столбом тоже вроде как было не с руки. Кашлянул он, чтобы обратить на себя внимания и сказал вежливо:
- Добрый день, - подумал и прибавил, - царское величество.
- И тебе не хворать, - буркнул старик, водружая корону на голову, и неприязненно смерил пришельца взглядом, чего, мол, приперся.
– Зря вы золото в сундуки складываете, - заметил Изяслав, чтобы придать себе вес умным советом. - Инвестициями бы его многократно умножили.
- Ты часом, не из налоговой? – подозрительно прищурился сразу Кощей.
В ответ Изяслав выкатил грудь колесом и отрезал:
- Поэт я, - и, чтобы совсем уж внести ясность, добавил. – Ну, как тот, кто вас здесь поселил. С таким капиталом, - продолжил он гнуть свою линию, - вам бы в Европу…
- Сам бы не против, - вздохнул старик, - да как вот царевну бросить? Пропадет без меня – легко ль одной тужить в заточении. Вон она, голубка, в окошко выглядывает.
Изяслав задрал голову и видит, как раз над Кощеем в скале зарешеченную прореху, а в ней за железными прутьями раздобревшее донельзя, видимо, от сидячей жизни, лицо женщины не сказать, чтоб таких же преклонных лет, как у ее воздыхателя, но и юной ее назвать ни у кого бы язык не повернулся.
- Кто ж ее там замуровал?
- А я знаю?! - пожал плечами старик и пояснил с чувством. - Мало ли что в голову автору взбредет, а героям его отдувайся. Как вот ее оттуда вызволить?
- Тоже мне бином Ньютона! Да с такими деньжищами…
- Так-то оно так, да вот волк день и ночь за ней наблюдает. Вон, разлегся серый.
Тут Изяслав видит в глубине пещеры, положив голову на передние лапы, дрыхнет волк не волк - оборотень какой-то.
- Он ей, вроде как, служит…
- Служить-то он служит, но и к царевне подойти кому другому не дает – ревнивый, скотина.
- Похоже, он дрыхнет все время без задних лап…
- Придуривается, - отрезал Кощей и, оглядев оценивающе приблудного поэта, задушевно проговорил:
- Здесь тебе, друг сердечный, ловить нечего. Шел бы ты к рыбаку – он сейчас как раз на рыбалку собрался. Глядишь, золотую рыбку выловишь, а она уж такое умеет… - и, видимо, от нахлынувших на него воспоминаний, старик мечтательно зажмурился.
«О, это мысль!» - обрадовался Изяслав, и у него даже голова закружилась от открывшихся перед ним возможностей.
Однако, тут же взяв себя в руки, деловито осведомился, как отыскать-де того рыбака?
- Неподалеку тут он, скалу обогнешь, а там уж рукой подать. Недавно в землянке жил, а теперь со своей старухой в хоромы вот переехал, - Кощей ядовито хихикнул и пояснил. – Яга хахаля себе нового нашла – Ивана Дурака. Ну, и укатила с ним в тридевятое государство. Я думаю для отмазки она сказала про тридевятость-то. В Израиль, как пить дать, подалась, как прочие русские люди. Вот и оставила ему от щедрот своих избушку без окон, без дверей, через подполье в нее лазят, к тому ж все удобства на улице. Покупателей на такое добро где найдешь? Тьфу, - сплюнул он от полноты чувств.
- За цепью присмотрите, - попросил Богуславский, чувствуя ответственность за инвентарь на дубе, - народ, я смотрю, тут уж очень лихой. Мало ли что…
- Эт, верно, - согласился Кощей и вздохнул. –Еще те людишки здешние: чуть разинул варежку и гол как сокол. Ты вот что, принес бы сюда цепь эту. Годы мои не те, чтоб гоняться за всякими босяками. Сам понимаешь, так надежнее будет.
Изяслав решил, что старик дело говорит.
- Пиджачок бы ты только свой скинул, – окинув оценивающими взглядом костюм Богуславского, проговорил озабоченно старикан, - ненароком порвешь еще - не малый вес у цепи все-таки.
«И то верно», - подумал Изяслав с благодарностью к такой предусмотрительной заботливости собеседника.
Снял он сюртук и сложил его аккуратно на один из сундуков, хотел галстук бабочку еще отстегнуть, но передумал – не та степень элегантности будет, какая-никакая публика ведь вокруг.
Цепь на дубе, в самом деле оказалась тяжеленной, и кое-где тронутой ржавчиной, видно, давненько без употребления висела на дереве. Изяслав порядком взмок пока дотащил кошачью дорогу к пещере и не один раз подумал, как прав был Кощей, предложив ему раздеться.
- Уф, - сказал он, опуская цепь, и глянул на сундук, где оставил одежду, но ее и след простыл.
- Сюртук, помнится, я тут свой клал…
- Эк, у тебя память отшибло, - всплеснул руками Кощей. - Так и пришел ты сюда в этой рубашонке без рукавов…
- Ну, ты даешь, отец, - удивился Изяслав и, прибавив строгости в голосе, сказал. – Без разговоров, старый, гони фрак назад.
- Шел бы ты по добру по здорову, - ласково проговорил лукавый старикан. - Волка вон разбудил, а он, ох как, не любит этого.
Оборотень, или кто он там был, и в самом деле, поднял голову и зевнул, показав такие клыки, что Богуславскому мигом расхотелось спорить с этой явно нечистой на руку компанией.
Сообразив, что дело его швах, он порадовался, что хоть галстук-бабочка при нем остался и решил: «Черт с ними, пусть подавятся моим сюртуком. Теперь бы с золотой рыбкой встречу не проворонить, а там…». Богуславский даже зажмурился от раскрывшихся перед ним перспектив и пошел новой дорогой.
На прощанье, однако, глянул он в сторону Кощея и, увидев, как тот старательно прячет цепь в один из сундуков, озадачился было:
«Где теперь коту ходить?» - но надолго заморачивать себя этой мыслью не стал – мало ли какие дрязги у обитателей лукоморья между собой.
Только отметил мимоходом: «Интересное кино, у него золота немерено, а он на голимую цепь и побитый молью пиджак позарился, - и, подумав презрительно. – Вот ведь жлоб, а еще царем его кличут», - поторопился уйти подальше от этого вздорного места. Кто ж это лукоморье знает, чего доброго в придачу ко всей этой кутерьме возьмет какой-нибудь неуравновешенный психически леший да и выбредет вдруг на него. Вот только сейчас его для полноты счастья и не хватает.
Интересно интерпретирована классика. Оригинально. Браво!
