Дед работал на конюшне, но часто днями был дома, так как лошади, которые не были заняты на колхозных работах, паслись в прохладе тополей за огородом, а он в это время чинил в своей домашней мастерской уздечки, хомуты и другую разную упряжь.
Славка с Вовкой иногда сидели на траве, в теньке изгороди и смотрели за лошадьми. Славка занимался своим любимым делом: он рисовал. Рисовал пейзаж, который был перед их глазами. Мягкий карандаш быстрыми штрихами вырисовывал на белом листе, кусты, деревья, густо растущие поодаль по берегу вдоль реки. Постепенно на листе появлялись и силуэты лошадей с плавными линиями от головы через изогнутости спины до крупа.
Вовка внимательно и с интересом смотрел за движениями карандаша, то и дело, поглядывая на пасшихся лошадей на полянке. Сравнивал. Процесс Славкиного рисования напоминал мультики: на его глазах из ничего на белом листе появлялись изображения, да ещё и очень похожие на то, что он видел сейчас перед собой. Вот появились гривы и хвосты, казалось, что и на рисунке они слегка шевелятся от дуновения летнего ветерка. Постепенно рисунок становился больше и больше похожим на реальность, только в чёрно-белом цвете. Вовке нравились рисунки брата, и он всегда завидовал этому его умению.
Он тоже пробовал рисовать, но получалось не очень, да и надоедало ему подолгу сидеть и выводить разные финтифлюшки и штрихи. 'Потом как-нибудь научусь и рисованию, не всё сразу' - убеждал он себя.
Лошади практически стояли на одном месте, убежать они не могли со спутанными передними ногами, поэтому чуть передвигались, щипая траву, с небольшим подскоком. Все они были рассёдланными, кроме одной - 'Рыжухи', на которой приехал дед. Она стояла привязанная к тополю. Вовке хотелось прокатиться на ней. Он даже представил себя сидящим в седле, в папахе с красной полосой, в накинутой на плечи бурке и с саблей в руке, как Чапаев! 'Не, Славка не разрешит, это точно! Дед может и дал бы. Надо будет у него попросить'.
Славка как будто прочитал его мысли, отложил альбом для рисования в сторону встал и, потянувшись, с деловым видом направился к Рыжухе:
- Прокачусь немного!
Подойдя к лошади он, искоса поглядывая на Вовку, следившего за ним с нескрываемой завистью, не торопясь отвязал повод, вставил ногу в стремя и водрузился в седло. Потом немного дернул поводком и потихоньку ударил стременем по бокам Рыжухи, которая, перебирая ногами, двинулась шагом, постепенно медленно переходя на рысь. Славка старался сидеть прямо и при каждом шаге лошади чуть подпрыгивал, явно не попадая в ритм движения. Сделав большой круг, он вернулся к стоявшему Вовке:
- Фуфайку принеси, а то об седло больно бьётся.
- Где я тебе её возьму, домой, что ли бежать. Далёко через весь огород.
- Да вон на чучеле висит старая фуфайка!
- А мне потом дашь прокатиться?
- Дам, дам. Неси, давай.
Вовка забежал в огород, где в подсолнухах стояло чучело, наряженное в фуфайку и в красном платке на мешке, набитом соломой. Стянув с огородного 'сторожа' старую фуфайку, с торчащей во многих местах ватой, он понес её Славке.
Лошадь под седоком гарцевала на месте, делая небольшой круг и, когда он почти подбежал к ней, держа свернутую фуфайку перед собой, а Рыжуха неожиданно взбрыкнула задними ногами.
Вовка успел увидеть огромные копыта почти перед своим лицом и получил удар в области груди, после чего отлетел назад, как ему показалось на несколько метров, ничего не успев понять.
Боли почти не было, удар копытами пришёлся по фуфайке, это его и спасло. Сердце стучало изо всех сил, было чуть-чуть трудно дышать. Он даже не заплакал вначале, а лежал и смотрел как Славка медленно, словно в замедленном кино, слезает с лошади, отскакивает от неё и также медленно, как бы с трудом, бежит к Вовке. Вот тут у Вовки сами собой побежали слёзы, в ушах и голове появился гул.
Славка, наконец-то, добежал до него, присел рядом и обнял. Он что-то говорил, но Вовка его не слышал, шум внутри головы мешал разобрать слова. Постепенно слух возвращался, а в висках продолжали стучать молоточки. Поддерживаемый братом он встал, голова ещё кружилась, и сердце ещё учащённо билось, но всё уже было позади.
- Мамке только не говори. - Почему-то сказал Вовка.
- Да, ладно! Ты как? Где болит?
- Да нигде не болит, ноги только трясутся, да в голове шумно.
- Пошли к огороду, сядешь в тенёк, посидишь. Может за водой сбегать, а?
- Нет, просто посидим... А Рыжуха не убежит?
- Да я её сейчас палкой, заразу такую...
- Не надо палкой, ладно?
- Ладно, ладно.
Потом они замолчали. Славка сидел, обняв Вовку, а тот делал большие вдохи и выдохи. Так они и сидели минут двадцать или тридцать. Воротца из огорода открылись, к ним вышел дед:
- Ну, что пастушки? На лошади покататься не хотите?
- Нет! - Одновременно ответили братья.
- Ну и ладно. А чего это ты чумазый, Вовка? Плакал что ли? Славка, ты его, что ли, обидел?
- Нет, он меня не бил, я хотел купаться идти, а он не пускает!
- Ну-ну! А чего это фуфайка у вас с чучела огородного вон там валяется?
- Да, так. Просто лежит себе и лежит. - Ребята не нашлись, что ответить деду.
- Ну, ладненько. Я поехал в правление, а вы, бегите домой, там мать вам лепёшки напекла.
Вовка уже совсем пришел в себя. Захотелось поесть.
- Пошли что ли, - сказал он Славке.
- Пошли.
- Рисунки свои забери.
В бочке, которая стояла в огороде, Вовка, сняв рубашку, умылся, обтёр мокрыми руками плечи и грудь. На правой стороне кожа была немного розоватого цвета в виде небольшого пятна размером со здоровенный кулак, а на спине, под лопаткой, чувствовалось, что видимо тоже будет синячище, потому что упал он плашмя на спину, да ещё и на отломанную от ветлы толстую ветку.
Вовка вспомнил два больших копыта с железными подковами, мелькнувшие тогда у него перед глазами, и вздрогнул, с ужасом представив на минуту, что могло произойти беги он чуть быстрее.
Дома они ничего не сказали. Зачем зря расстраивать родителей.
Ведь всё обошлось.
