Золотой меч Скилура, глава 13

      Перемену в Тазии заметили все: отец, Авеста и Тупий.
      -Я мало бывал с ним. Что скажешь, Тупий?
      -Я был с ним постоянно. Но это не заменяло ему отцовские чувства.
      -Не казнитесь, – вздохнула Авеста, – оба вы, в меру сил, вложили в Тазия всё, что сделало его воином, всеобщим любимцем.
      -Тогда что же? Что могло случиться с ним в ту злополучную ночь, что так резко изменило его?
      -Изменило к худшему.
      -Что было в ту ночь, Тупий?

      Это был конец!
      Стойкий и мужественный сарматский колосс, на плечах которого покоились безопасность и благополучие соплеменников, достоинство и честь царских династий племени роксоланов, в ту ночь… спал. После обильного возлияния и сытного ужина, после приятной музыки и лицезрения обольстительных танцовщиц, заметно стареющее тело расслабил и сморил сон, и Тупий, едва проснувшись и не обнаружив Тазия, мигом осмыслил весь ужас своего положения. И скрыть этого Тупий не мог. Надо было признаваться.

      Выручила Авеста:
      -Тазий почти не бывает с нами. Вотчина Распарагана стала ему домом, Распараган – Тупием, а какая-то девица…
      -Авестой.
      -А отца заменил…
      -Отца не может заменить никто!
      -Будет вам. – Гатал с надеждой взглянул на Авесту. – Напряги своё зрение, жрица. Только тебе под силу понять, что творится в душе моего сына.
      -Творится его душа, повелитель. Мы вселили в неё добро, силу, мужество, способность любить и болеть. Теперь кто-то силится поселить в ней зло, чтобы с его помощью использовать всё лучшее в твоем сыне в своих целях.
      -В каких?
      -Этого мы пока не знаем. Думаю, это часть заговора твоих сановников.
      -После нападения у реки они решили сменить тактику?
      -Но что может Тазий? Он-то им зачем?
      -Расчёт прост, – ответила Авеста. – Они пытаются оторвать от нас Тазия, сделать его союзником и посадить на трон.
      -Это им не удастся. Тазий не так глуп.
      -У нечистой силы много способов добиться своего.
      -Как?
      -Любовное зелье туманит рассудок, парализует волю… И человек больше не принадлежит себе.
      Царя передёрнуло:
      -Где сейчас Тазий?

      Тазий не вошёл – а, буквально, ввалился к ним в шатёр.
      Он был неузнаваем. На лице, почерневшем от дорожной пыли неправдоподобно белыми казались вытаращенные зеницы глаз. Глаза сверкали.
      У входа в шатёр, хрипел и бился в конвульсиях взмыленный, загнанный им конь.
      Сын впился взглядом в отца:
      -Ты убил мою мать… Это правда?.. – с трудом выговорил Тазий. Он дрожал от волнения.
      Царь опешил. Он изо всех сил хранил в тайне подробности смерти Талии – матери Тазия. И хранил именно от Тазия.
      -Правда то, что её нет в живых, – спокойно, насколько это было возможно, ответил он.
      -Что её нет в живых, знают все. Я же хочу знать почему…
      Тазий, сам того не подозревая, разбередил притихшую было отцовскую рану.

      …Царь Гатал был молодым, сильным, искусным воином. Чудеса храбрости совершала его конница, и, предпринимая набеги, выходила из боёв без потерь, уходила, словно растворялась в парящем степном мареве.

      Если правда, что прародительницы сарматских женщин – воинственные амазонки, одна из воительниц Гатала – Талия, была их прямой наследницей. Красота её и стройность не поддаются описанию – их трудно себе представить. Ловкость, сила и мужество хрупкой девушки, почти подростка, сочетались в ней с теплотой, с тихой нежностью, улыбчивостью и добротой. И было дико и странно видеть, как от её меча, мгновенно подпрыгивают, и, кувыркаясь, слетают с плеч вражеские головы. Если правда, что сарматская девушка не могла выйти замуж, не убив одного врага, мужьями Талии могла стать немалая часть воинов её отряда, столько врагов, сражённых ею в коротких схватках, осталось лежать в степи.

      Гатал первым заметил грусть Талии. Она всё чаще стала отходить от костра, до того, как заканчивались скромные трапезы воинов, а костёр ещё продолжал гореть, отгоняя ночную прохладу.
      Гатал искал и находил Талию под тёплым брюхом её лошади. Девушка зябко куталась в плащ, надетый поверх доспехов, и натягивала шлем почти на глаза.
      -Тебе плохо, Талия?
      Вместо ответа она брала его руки и прижимала ладонями к своим щекам. Он видел её лицо совсем близко, и большие глаза её казались ему огромными. И он уже не мог оторваться от этих глаз, и смотрел в них, и ждал, что она скажет.
      И она говорила о том, что аромат степного разнотравья кружит ей голову, что иногда ей хочется упасть в эти душистые травы, и лежать долго, не двигаясь, прислушиваясь к шорохам земли, и шуму ветра, и пению птиц. И петь самой, потому что её иногда переполняют такие чувства, которые не могут выразить слова, а только звуки. И что ей спокойно и легко, когда он, Гатал, держит в своих руках её лицо и смотрит в её глаза.

      Но однажды она сказала твёрдо:
      -Мой господин, я устала убивать. Я – женщина. Я должна давать жизнь своим детям, а не отнимать её у чужих.
      Огромные глаза её стали заполняться слезами, и, переполнившись, закрылись тяжёлыми веками, и слёзы её скатились по щекам, и по рукам Гатала, и были горячими.
      -Отпусти меня, господин, – тихо взмолилась Талия.
      У Гатала было одно желание: как-то успокоить её, отогреть, осушить эти слёзы, чтобы никогда больше не видеть их в её глазах. Но он только сказал:
      -Иди. Ты свободна!

      И Талия вздыбила лошадь…

      … Небо всегда способствует исполнению благих желаний.
      Талия готовилась стать матерью, и Гатал не давал пылинке к ней припасть. Он делал всё, чтобы с лица её не сходила улыбка. Талия была божественна, и старшие жёны царя, поглядывая косо, втайне завидовали ей, но не питали, обычной в таких случаях неприязни. В царском шатре царили мир, спокойствие и благополучие. И в том была немалая заслуга самой Талии…

      -Ты не отвечаешь мне, – глядя на отца, надолго ушедшего в свои мысли, резко напомнил о себе Тазий.
      Гатал бросил взгляд на Тупия. Тот кивнул.
      Царь заговорил:
      -Мы кочевали трудно. У Талии, твоей матери, была тяжёлая беременность. Роды начались в дороге, и повозку пришлось остановить. Повитуха сказала, что ты очень крупный и нормально родиться не сможешь. Надо вскрывать роженице живот, или извлекать тебя частями. Надо жертвовать одной жизнью, во имя другой.
      -И ты решил пожертвовать её жизнью.
      -Да.
      -Почему?
      -Она не должна была снова стать убийцей, да ещё собственного ребёнка. На её коротком веку было слишком много смертей. А она очень хотела стать матерью. Её смерть явилась для неё покаянием, а твоя жизнь – искуплением. Ты был первенцем – моим наследником. Она была моей женой. К тому же, тогда их у меня было несколько.
      -Но она была моей матерью. К тому же тогда она была у меня одна.
      Гатал развёл руками, и они тут же беспомощно опустились. Собрав оставшиеся душевные силы, он сказал сыну:
      - Есть вещи, Тазий, не подвластные даже самой гордой натуре, даже самой сильной воле. Природа этих вещей лежит за пределами человеческих возможностей. Сделай я другой выбор, и твоя мать могла бы родить мне другого сына. Но тогда она не стала бы твоей матерью, так как тебя не было бы в природе вообще.