Мэри Поппинс

    Денька Чертов познакомился с завучами сразу, как только вышел из-под крыла добрейшей Марьи Митрофановны и начальной школы.
    Уже второго сентября он запихнул пищалку в тряпку на доске и сразу был отбуксирован оскорбленной историчкой в маленький кабинетик на втором этаже.
    Завучей было три: одна старая, вторая молодая, третья с огромным задом. Вернувшись на урок и плюхнувшись с грохотом на стул, отчего историчка пошла пятнами, Денька шёпотом сообщил соседу по парте и лучшему другу Толику Макушину, что одну он будет звать Рухлядь, другую Сопля, третью Задница. Ненавистная историчка будет Шваброй.
    Дождавшись перемены, Толик поправил очки на носу и сказал:
- Опасно. Наши привыкли ябедничать Митрофановне, вдруг и тут побегут? Или завучихи сами услышат. Давай сделаем вот что: мы будем знать, что они Рухлядь, Сопля и Задница, но звать их станем по-другому. В целях конспирации.
    Денька знал, что голова у Толика варит, как у пяти профессоров, и потому нехотя согласился:
- Давай. А как звать старую рухлядь, чтобы было понятно, что она старая рухлядь?
- Ну что у нас есть старого? – задумался Толик. – Колизей в Древнем Риме. Парфенон в Древней Греции. Это храм богини Афины. Тебе что больше нравится?
- Парфенон – мужик, не подходит. Храм богини Афины тоже. Да и длинно, язык сломаешь.
- Давай просто Афина! И коротко, и тётка.
    Заговорщики пожали руки и продолжили совещание.
- Почему сопля? – спросил Толик.
- Молодая жутко. Зелёная.
- Что у нас ещё есть зелёного?
- Трава, кузнечики.
- Кузнечик!
    Снова рукопожатие.
- А почему Задница?
- Да потому что у неё задница, как пароход!
- Как же её назвать-то? – почесал пятерней вихор Толик. – Придумал! Мэри Поппинс!
- Это кто ещё? – спросил Денька, бравший книгу в руки пару раз в год.
- Это у Памелы Треверс няня такая добрая.
- Её из-за задницы так звали?
- Во тебя заклинило! Имя у неё такое.
    Третьим рукопожатием обменивались уже на бегу: перемена закончилась. Швабра так и осталась Шваброй.

    С лёгкой Денькиной руки скоро вся школа звала завучей Афиной, Кузнечиком и Мэри Поппинс.
    Серафима Павловна была довольна. Она полагала, что Афиной её зовут за мудрость. Лилия Александровна старалась ходить степенно, думая, что Кузнечиком её прозвали за резвость.
    А вот Елену Анатольевну как будто током ударило, когда она услышала своё прозвище. Но женщина она была решительная, поэтому выловила весь 5 «А» на перемене, пригласила в свой кабинет и в открытую поинтересовалась:
- Почему вы меня так называете?
    5 «А», припёртый к стенке, замер. Все опускали глаза, прятались друг за друга, краснели, мычали и молчали. Один Толик не растерялся и, глядя честными чистыми глазами отличника, сказал:
- Потому что вы очень добрая!
    В это время хрюкнул Чертов. Елена Анатольевна поняла всё правильно, в мёртвой тишине открыла дверь и выпустила всех из кабинета. Потом закрыла, села на стул и заплакала. Но женщина она была решительная, после уроков не стала задерживаться в школе, а пошла и приобрела годовой абонемент в шейпинг-клуб. 
    Учебный год тянулся как резина. Толик читал про Древнюю Грецию, Кузнечик прыгала с микрофоном на праздниках, Серафима Павловна скрывалась от пенсии. Денька не трогал больше тряпок, потому не встречался с завучами, но однажды свинтил с трёхдверного автобуса табличку «занос 1,5 метра» и показал Толику:
- Вот бы её Мэри Поппинс пристроить куда следует!
    Толик поморщился:
- Хватит уже. И так мы её ни за что… А она хорошая и добрая.
    Денька обиделся и пристроил табличку в туалете на учительскую кабинку физруку в подарок.
    А Мэри Поппинс перестала пить чай с плюшками и четыре раза в неделю скакала на степ-платформе.
    Через девять месяцев, 25 мая, на линейке, посвящённой последнему звонку, зарёванные одиннадцатиклассницы с цветами и шарами бежали к ней, тоже плачущей. Денька, стоя с ненавистным букетом, который мать насильно всучила ему перед выходом, решал, кому его подарить. Рухляди? Вон стоит улыбается, анаконда. Сопле? Она на другом конце стадиона. Заднице? Денька поискал её глазами и не нашёл. Поискал ещё раз. И ещё. Потом сфокусировал взгляд на рыдающей толпе и понял, что в центре её, в жакете и юбке до колена, стояла… Мэри Поппинс!
      Открыв рот, он двинулся через площадку, подошёл с цветами и сказал:
- Это вам, Елена Анатольевна.
- Спасибо, Денис, - улыбнулась она, вытирая слёзы. И вдруг лукаво прищурилась: - Я больше не Мэри Поппинс? 
    Сконфузившийся Денька из последних сил посмотрел ей в глаза и выдавил:
- Мэри Поппинс. Потому что вы самая добрая. Честно.
    Елена Анатольевна засмеялась, и Денька вдруг понял, что она очень молодая, ещё моложе Кузнечика.