Аусвайс

  Придя домой и не заглядывая на общую кухню, Степан, нагнувшись перед дверью, прошел в свою комнату.


Старый продавленный диван жалобно скрипнул. Аккуратно сняв тенниску, Степан пощупал брюки. Ещё мокрые. Не беда, за ночь просохнут. Привычно пододвинув табурет под ноги, Степан лег.


Перед его глазами замелькал калейдоскоп событий. Отчаянный визг какой-то женщины, перегнувшиеся через перила моста зеваки. И расширенные зрачки на испуганной мордашке малыша.


-Жив? Здоров?


-Невредим, -все так же визгливо спрашивала та женщина.


-Как зовут тебя, -улыбнулся Степан.


-Вася ...Бородин, -размазывая слезы на чумазом лице, всхлипнул спасеныш.


-Проводить?


Краем глаз Степан улавливал внимание толпы. Даже Вася, задрав голову, восхищенно смотрел на своего спасителя.


Калейдоскоп недавних событий сменился глубоким сном.


                ***
Уходящая заря красит брусчатку к красный цвет. Площадь безлюдна. Только двое идут навстречу друг другу. Один, в форме мышиного цвета, с белой повязкой на левой руке. Широкий ремень обхватывает заметный живот.


Второй поджар, в черном. Лицо закрыто странным шлемом.


-Стой, -сдернув винтовку с плеча, кричит первый, -аусвайс!


-Кьюар, -подняв забрало, неожиданно писклявым голосом отвечает второй.


Они сближаются. Сверяют документы.


Мимо, прижимаясь к красной стене с двойными зубцами наверху крадется худой мужик в очках.


-Стоять, -кричат встретившиеся, -аусвайс, кьюар!


Вздрогнув всем телом, мужик, приволакивая ногу, бежит зигзагами. Оба, даже не прицеливаясь, стреляют. Пули одинакового калибра медленно догоняют убегающего. Одна погружается в правое полушарие, другая-в левое.


Стрелки неспешно подходят к лежащему. Брезгливо перешагивают докрасившую вечернюю зарю на брусчатке лужицу.


-Собаке собачья, -закуривая папиросу, говорит один.


-Он не соблюдал, -вытянув из пачки тонкую сигаретку, дополнил второй, -режим самоизоляции.


-Ну, что, -протягивая тлеющий огонек, предлагает первый, -по этому случаю шнапса?


Вспыхнувший край сигаретки на миг освещает брезгливую гримасу второго под поднятым забралом.


-Шампанского!


Из красной стены с зубцами появляется седой человек с усами на одутловатом лице. На его вытянутой руке поднос с бутылкой и двумя фужерами.


-Шампанское в студии.


Выпив из фужеров и разбив их о брусчатку, двое продолжают патрулировать совершенно безлюдную площадь. Один, взяв початую бутылку, пьет.


Второй, перехватив посуду, возвращается к лежащему. Ножом вспарывает тому брюки и вставляет бутылку между ягодиц. Ловким движением ноги отправляет послание глубже.


-Зачем, -сняв треух, чешет в затылке один.


-Традиция, -смеется тоненьким голоском собеседник.


-Ну, за традицию, -достает из-за пазухи четверть другой, -сам бог велел.


Взявшись за руки, они идут дальше. Лишь темнеющая струйка крови скользит по ложбинкам брусчатки следом.


                ***


    Диван стонет под Степаном.


-Господи, -шепчут запекшиеся губы, -приснится же такой ужас.


Не вставая с дивана, он лихорадочно шарит за томиками Ленина. Пальцы нащупывают тоненькую картонку. Наощупь Степан прислоняет серый образок к красным корешкам книг.


Вглядывается в невидимый лик. Дрожащие губы шепчут:


-Господи, господи, да минует меня чаша сия.


Вновь стонет старый диван под большим телом. И соленая капелька достигает запекшихся губ.


-Иже еси...да святится имя твое...


Тихой лампадкой лик на картонке освещает комнату.


                ***


Утром он прячет картонку за томиками Ленина. Брюки высохли. Одевшись, Степан выходит на улицу. Вдали солнце красит нежным светом  стены с зубчатыми краями. Опустив голову, Степан видит в ложбинках брусчатки запекшуюся кровь. И тень у стены.


    Господи, да будет воля твоя.

    Да придет ли царствие твое?