Когда жестоко страдающий от похмельной жажды Хесур очнулся от забытья, он первое время не мог понять, где находится. К горлу подкатывала тошнота, а в голове словно поселились несколько девушек с тамбуринами, с предельным старанием наполнявшими его виски пульсирующей болью. Старик повернулся набок и его вырвало. Воздух наполнился кислым смрадом, и он с глухим стоном вновь откинулся на носилки, на которых был доставлен ночью матросами с пиршества владыки Ассеута. Немного придя в себя, писец с трудом встал и направился к носу корабля, где, по обыкновению, находился Уна. Сосредоточенное выражение лица молодого князя смягчилось, когда он увидел медленно бредущего вдоль борта Хесура. Старик подошел и молча встал рядом, опустив голову и всем своим видом выражая раскаяние.
Уна смотрел на отвесные скалы, между которыми двигался корабль, борясь с налетавшими порывами ветра. Гребцы с усилием налегали на весла, обливаясь потом, а лоцман внимательно всматривался в темные воды, сверяясь с картой отмелей, которыми был насыщен этот участок пути. Хесур почти физически ощущал напряжение, которое повисло в воздухе. Некоторые моряки, находившиеся на палубе, хватались за амулеты, сжимая их в побелевших костяшках пальцев и шепча молитву. Писец уже приготовился было спросить у Уны, чем вызван подобный суеверный страх у просоленных моряков, но замер, пораженный видом древних развалин, которые открылись на выходе из излучины. Оскверненные статуи с отбитыми головами, обломки циклопических колонн, разрушенные храмы и обезображенные беспощадным временем сфинксы внушали настоящий ужас. Молитвы моряков превратились в настоящую литанию, обращенную к богам мест, из которых они происходили. Святые имена Ра-Атума и Тефнет соседствовали с Осирисом и Нефтидой. Пта призывался наравне с Нуб и Гебом. Казалось, сами боги объединились в устах людей, чтобы защитить их от вида зловещего города, построенного тем, кто когда-то усомнился в их силе. Превозмогая ярость ветра, Хесур почти прокричал, обращаясь к князю, молчаливо взирающего на картину мертвенного запустения:
- Уна-Амун, что это за место?
Князь обернулся к писцу и произнес, указывая рукой на остатки огромной стеллы с изображением солнца и воздающего ему хвалу царя, чье лицо было старательно сколото:
- Это Ахетатон. Проклятый город Того, чье имя нельзя называть.
Гребцы налегали на весла с удвоенной силой, стремясь как можно скорее миновать проклятое место. А Хесур вдруг, стал декламировать, глядя на изъеденные временем руины столицы царя-отступника:
«Были храмы богов и богинь, начиная от Элефантины вплоть до топей Дельты, преданы забвению, превратились в развалины, поросшие травой. Отвернулись Боги от этой страны. Их сердца стали слабы сами собой…»
Писец замолчал и только провожал долгим взглядом руины. Уна уловил в его голосе одновременно торжество и сожаление. Он не первый раз посещал это место. Его спутники испытывали разные чувства: от ярости при виде резиденции проклятого царя до мистического ужаса, вынуждавшего их забиться глубоко в трюм и носа не казать до самого Медума, истово сжимая в руках священные обереги. Но Хесур…
- Что это за стихи?
Писец, словно очнувшись от транса, повернулся к князю и ответил, вымученно улыбнувшись:
- Это часть древнего текста о царствовании Того, чье имя нельзя произносить. По долгу службы я должен вести тщательную перепись свитков библиотеки Матери Бога, которые являются ее главной ценностью. В том числе скрыты от глаз посторонних.., он замолчал на мгновение, - Обычно, это делали писцы царя, но Вы же знаете, Уна-Амун, какие «ценности» в чести при дворе Владыки Обеих Земель, - добавил он с горечью.
- Но я думал, что все, что касается Его жизни, запретно для упоминания, - Уна выглядел озадаченным.
Хесур вновь улыбнулся, и на этот раз его улыбка была почти насмешливой:
- Запретно, князь, но не запрещено, - он указал на стремительно исчезающие вдали руины Ахетатона, - Как можно запретить минувшее? Оно все равно найдет тебя и накажет за несправедливое забытье…
Уна молчал, не зная, что сказать. А старик продолжил:
- Скажите Уна-Амун, Вы же не первый раз минуете это место по пути в Мемфис…Что Вы чувствуете, глядя на запретный город?
Уна задумался и ответил, тщательно подбирая слова:
- Трепет и…влечение, - внезапно для себя добавил он.
Хесур удовлетворенно кивнул головой:
- Так и должен относиться к прошлому своей страны настоящий стигиец! Я много читал, Уна-Амун. Поверьте, наш путь в Мемфис я тысячу раз проходил с закрытыми глазами. Но ни один свиток с самым лучшим описанием не сравнится с тем, что предстало сегодня моим глазам…Вы думаете, это люди прокляли Ахетатон? Нет! Это Ахетатон проклял людей за то, что позволили надругаться над его стенами, за то, что целый пласт нашей истории подвергли забвению! – писец замолчал, переводя дух.
Уна с нескрываемым уважением смотрел на старика. Его слова эхом отозвались в его сердце, и он вспомнил Мерикара и то, с каким трепетом тот обращался со свитками папируса, будто детьми, которых у него никогда не было. Он спросил:
- Вы знакомы с Хранителем храма Амона? Я уверен, что ваше общение…, - он замолчал, видя, как глаза Хесура наполнились слезами.
