Её до смерти пугали люди вокруг. Какие-то...они были не такие, как ей представлялось.
Как - ей нужно. Она не могла взять их в руки, как своих любимых - медвежонка Федьку
и куклу Машу, рассадить по углам, заставив замолчать. Запретить ей говорить то, что
лично ей слушать не хотелось. Но приходилось смиряться, если деваться было некуда,
или обижаться надолго, всерьез, и дуться потом.
Однажды ее ужасно обидело одно глупое замечание, обойти которое было нельзя
(сделанное в ласковой форме, но от этого лучше не ставшим). Нимало не раздумывая, в один
момент прихватив всё необходимое, она залезла в огромную и комфортабельную бутылку,
давно примеченную ей на такой вот случай.
Всё получилось как нельзя лучше. Тихо, тепло, за стеклом производило свои
обычные действия солнце, сменяемое луной, проходили сезоны, не оказывающие разрушающего
действия на сознание, во всем - безопасность, комфорт и спокойствие, ничем и никем не
нарушаемое ежедневно и ежечасно.
Игрушки в ее руках оживали и делали то, что она им говорила, играли в те игры,
что нравились ей, никогда не досаждая и не устраивая неприятностей. Изредка она их
поругивала за что-нибудь, но потом жалела, и простив всё, что можно было простить,
сажала пить чай с вишневым вареньем и баранками.
Вглядываясь в зеркало, она видела всё ту же девочку - с бантиком в белокурых
волосах, коротком платьишке, белых носочках и сандальках, тех любимых, что подарила ей
мама, а вовсе не то отражение, которое ей не нравилось.
- Оно лжет! - говорила она игрушкам, а они соглашались.
Было ли ей скучно?
Но ведь к ней приходили друзья! Она вовсе не была одна. Просто слушала и слышала
осторожно, только то, что хотелось слышать - то, что они ее любят, и, что она всегда-всегда права!
"Как удобно,"- думала она, присев на диванчик,- "как это я раньше не догадалась
так сделать? Но я же додумалась, верно? А рано или поздно, какая, в принципе, разница?"
А где-то высоко над головой уходила в высоту ввинчивающаяся в небо горловина бутылки,
соединяющая, как ей казалось, напрямую ее с Богом.
Однажды ей даже показалось, что Он заглянул в это окошечко, и даже спросил, не одиноко
ли ей. Она покачала головой, а Он покачал головой в ответ. Но ничего не сказал. Но после этого
почему-то действительно стало ужасно одиноко. Сразу вспомнилось, что слишком давно почему-то
никто не приходил к ней.
Игрушки лежали там, где она их оставила, но были пусты, как будто Тот вынул из них
готовность делать всё по ее желаниям. Она даже взяла их в руки, но не получилось...Горячие
слезы обиды, так давно не выпускаемые наружу, потекли по морщинистому лицу.
- Как Ты мог? Мне вовсе не одиноко! - всхлипывала она, прижимая к груди бесполезные
тела медвежонка и куклы.
Потом выпустила их, и впервые внимательно рассмотрела свои ладони - изнутри всё ещё детские, слабые,
но снаружи - в россыпи старушечьих веснушек, принадлежащие как будто не ей....В зеркало она
смотреть не стала, еще чего! Достаточно увиденного.
Ни к чему видеть, во что превратилась девочка, которой она хотела оставаться всегда!
А за пределами ее крепости, лежал снег, вокруг же, светясь такими же неяркими огоньками,
как у нее, стояли длинной чередой такие же одинокие бутылки...
И ложатся спать ночь за полночь...А в полшестого встаю только я. 
