Свое лучшее платье она берегла для концертов Рихтера, первого снега и времени, когда цвели лимонные деревья.
Равнодушная к собственной красоте и будущей старости, она носила старые отцовские часы с потертым ремешком и лаковые мужские штиблеты, похожие на те, в которых снимался Чарли Чаплин.
Единственная в Лиссабоне женщина настройщица пианино, одна из лучших в своем деле.
В свободное от работы время она рисовала акварелью и пекла белый хлеб.
Заставляя звучать даже старые инструменты, она к немалому удивлению их владельцев выуживала из этих инструментов звуки удивительной силы, той самой силы, которую мы слышим в человеческих голосах, переживших слишком много горя, предательства, страсти и потерь.
Слышали ли вы, как звучит прокуренный голос бывшей певицы или глубокий с хрипотцой баритон писателя, написавшего один из самых магических романов в истории литературы. В их голосах сотни прожитых жизней и судеб. Сотни великих симфоний и человеческих горестей.
Она возвращала голоса старинным инструментам там, где говорили на разных языках и играли разную музыку - в роскошных дворцах дожей и скромных обителях приходских священников. В современных лофтах с дизайновскими вещами и тихих квартирах, пахнущих старухами и котами. В последних музыка звучала чаще, хотя и не так долго.
Великие пианисты пожинали плоды труда скромной португалки, сидящей в партере в своем лучшем платье и с отцовскими часами на запястье. Она тихо улыбалась и слушала старые, как мир, истории, вплетенные в музыку.
А дома ее ждали запах теплого хлеба и огромное полотно с изумрудной рыбой, единственным живым существом на свете в совершенстве владеющем искусством молчания.
