Он так хотел взглянуть в лицо беде,
Руками приподнять пытаясь веки –
Но скрюченные пальчики навеки
Запутались в косматой бороде.
И стало ясно: проклят он навеки.
И неподвижны каменные веки...
Но, – Боже мой! – как в зеркале, в воде,
Налитой в оцинкованном тазу,
Явился вдруг во всей своей красе,
При галстуке, и ни в одном глазу,
Верхом на бледно-рыжем поросе,
Страдалец Вий, добрейший предок.
Его лицо в предутренней росе
Собой являло жизненное кредо:
«Увидеть лучше раз один, чем сто –
Услышать». Загудели провода,
И понесла благую весть вода
Всё дальше, мимо форпостов,
Во тьму под арками мостов,
В бреду, в восторге, в никуда,
И всё... Наткнулась на остов
Забытой всеми бесконечности.
И поиграв водоворотами,
И позмеившись поворотами,
Вода ушла в песок беспечности...
Вий, растеряв свою красу,
Спал в оцинкованном тазу,
Раскинув в стороны конечности.
И, – Боже мой! – как в зеркале, в глазах
Обратной стороной краснели веки,
И горизонт в плену глазниц – навеки.
Во имя спящих в цинковых тазах
Он захотел взглянуть в лицо беде.
Но на глазах его повязку затянув,
Беда, сама ему в лицо взглянув,
Осталась сединою в бороде...
А где-то – свет, хрустальный, горний,
И затрубили радостные горны,
Проснулся Вий и улыбнулся дню.
Опять предав свои стихи огню,
Поэт подумал: «Я не гордый».
И тоже улыбнулся дню. |