Время луны
* * *
Как говорит поэт, одета плоть страданья
туманной грустью лунного сиянья.
Когда бы так! - душа бы не горела,
не корчилось бы так во тьме моих ночей
израненное прежней лаской тело,
внимая шорохам ночных карагачей.
Когда бы так, я снова ждал бы встречи,
но я давно не жду и думать не спешу,
чтоб тот же вихрь меня опять калечил.
Перетерплю сей мрак. Передышу.
Пусть говорит поэт...Но спорит косный дух
с привычным дневником, как с двойником
наивным,
что окрестил весну своим светилом дивным.
Отведать бы ему сердечных оплеух!
Исчислить бы ему на счетах мирозданья,
чем наши радости насквозь напоены -
узнал бы, агнец, в эту ночь весны,
как жжется кровь любовного закланья,
как душит пластырь лунного сиянья
когда приходит ночь, но отступают сны.
* * *
Упаси от холодной зимы!
Заслони от горячего лета!
Огради от печали и тьмы.
Не оставь без надежды и света.
Не бросай эту жизнь, как листок,
в загудевший костёр листопада.
Приглуши за окном водосток.
Сделай тише молчание сада.
Подари среди звёзд уголок!
Повтори среди вымершей ночи
нежных слов торопливый поток,
запах леса из пряных обочин.
Упаси! Заслони! Огради!
Не оставь! Не бросай!
Сделай тише
эту боль расставанья в груди,
этот топот ненастья по крыше…
Будни рабства
Пока ты – чёрный раб, не всё ль тогда едино,
что там, в воде горит – луна или фонарь.
Дремли в своих мечтах, пока не лопнет льдина,
пока не треснет плот, не сгинет твой алтарь,
где ты за часом час кладёшь свои поклоны
покорности, тщете, забвенью, нищете…
Пока ты – чёрный раб, храни в душе законы
других ночей затем, что в этой черноте
живут твоя судьба, огонь костра живого,
звучит иная речь, и ласк тягучий мёд
течёт от губ к губам, и жизнь клокочет снова…
О, льдина, крепче будь! О будь железней, плот!
Ещё пребудьте мне пристанищем, спасите
от жизни, где удар любой слепой волны
все путы разом рвёт, все распускает нити…
Усни, река времён! Терзайте душу, сны.
Спит небо. Спит вода. Спят цепи тишины.
Целитель
-Промой глаза слезой!
Промыл?!. Ну, слава богу.
Что видишь, молодой?..
- Кремнистую дорогу,
чуть видный свет и тень
в дали – пустой, без края,
где словно брезжит день,
и жизнь идёт иная…
- А дальше, дальше?..
- Ночь.
Ночь без конца и края,
там Ты меня помочь
зовёшь, свой крест вздымая…
- Так помоги ж!..
- Нет сил.
Забытый небесами,
я вновь во тьме почил,
пока ты мне твердил:
- Промой глаза слезами.
На Тобольском причале
Ломает руки, плачет, просит: - Ну же!..
И знает капитан, чего он ждёт,
но не спешит, затянет пояс туже
и бросит вниз куда-то: - Малый ход!
Привальный брус скрежещет, борт отходит,,
кипит вода, ложится вбок причал.
Прощай, Тобольск! И - марш загрохотал.
<Прощание славянки>!
Мука сводит
всё тело. В горле ком. И на причале
тот, кто просил и плакал, плачет вновь -
уже в восторге. Хвори и печали
нет на земле, а есть одна любовь
к прощальным этим звукам. Вечер тает.
Кремль на высоком гаснет берегу.
Лишь тот, несчастный, радостно рыдает.
Я отвернулся. Больно. Не могу.
* * *
На Чёрной речке* - ночь и снег,
и серый одуванчик дыма
стоит, как тень, который век
настойчиво, неотвратимо.
Взывает к вечным небесам
и к нашим душам мимолётным:
- Когда же Он вернётся сам -
стремительным и беззаботным?...
Плывут, светают облака.
В порыве радости несмелой
снег налетит – и станет белой
когда-то Чёрная река.
*место дуэли А.С. Пушкина
* * *
Трезвый молчит, улыбается пьяный,
всюду незваный, всюду желанный.
Выпил своё, закусил огурцом,
встал и ушёл – молодец-молодцом.
Белые звёзды, снег голубой,
тёмная улица. У магазина
замер. - А что как не хватит одной ?.. -
трезво ему подмигнула витрина.
Хватит! Пора. И довольно словес.
Вспомнил, что так и хотел рассчитаться,
чтоб ни словечка друзьям, домочадцам:
взять, что покрепче, и за город, в лес.
Выпил – душе просияла звезда,
принял ещё – приютите, сугробы!
Выбрал один, поуютнее чтобы,
сел, задремал и уснул - навсегда.
* * *
Перегоревшие мечты
отвоевавших, победивших…
Оградки, звёзды и кресты
на кладбищах, когда-то бывших
лужайками, где так спалось
между боями!.. Годы, своды
небес былых – всё пронеслось,
и шумом клёнов стали годы.
Они и помнят всё и вся,
и знают: вот она – награда:
ветвей зелёная ограда,
а мины в прошлом голосят.
Тот крик «Вперёд!» - он странен здесь.
Куда вперёд? За кем? В какие
забытые, давно былые?
Тот хмель святой истрачен весь.
Вся выпита беда до дна.
Гроза ушла. В кленовых кущах
на смену труб, на смерть зовущих,
пришла навечно – тишина.
* * *
Я – здесь, и это – благо.
Я не хочу туда,
где ни строки, ни шага,
ни дней, где без следа,
без звука, без названья
уходят вскользь века,
чья ноша и легка
и вечна, как прощанье
с травой, листвой, землёй,
дождями проливными,
с тобою, Жизнь, с тобой,
дразнящая былыми
безумствами, весна…
Я – здесь. Ещё три шага.
Но бренной жизни брага,
как шаг назад, хмельна…
* * *
Наверно, и они успели
уйти так далеко, что мне,
плетущемуся еле-еле,
их не догнать в грядущем дне.
И, значит, завтра вновь с рассветом
спешить, глядеть за край земли,
надеяться на свете этом
в дорожном зное и пыли
увидеть снова день прощанья,
прощенья испросить, и снять
с души свинцовую печать…
Я вижу их – отца и мать,
бегу, и не могу поднять
глаза от тяжких слёз свиданья.
* * *
Свет погашу, в окно погляжу.
Дни-то длинны, да и ночь не короче.
Вот она! - смотрит из леса и хочет
к нам перекинуться через межу
сумерек. Вот и звезда, и весна
ярче, пахучей, таинственней, выше!
Белый Юпитер из темени вышел,
а уж Венера подавно видна.
Думаю: - Господи, снова пришла,
не обманула, не обделила
эта хмельная весёлая сила.
Память и радость! Была ни была!
Тянется в сердце дождя аромат,
дольнего счастья, нежданного лада.
Вот только годы упрямо спешат…
Жить бы сначала!
А лучше не надо.
* * *
Боги ссорятся - море кипит,
волны пеной пылят, словно вьюга
обняла закадычного друга,
закружила, метнула в зенит
пыль соленую. Спору конца
не видать. Разметаются гривы,
взгляды насмерть разят. Без свинца
не решить этих распрей гневливых.
Дождь и ветер срывают со скал
злые глыбы. Страшнее расстрела
путь вдоль берега. Осатанело
шторм терзает бетонный причал.
Но под вечер меняется вид:
небо ахнуло нежной изнанкой.
Вот последняя туча цыганкой
от облавы незримой бежит.
Солнце праздником душу щемит.
Только шторм не исправит рассудка.
Маски сорваны. Кончена шутка.
Боги мирятся.
Море - шумит.
* * * *
Я слушаю огонь и песен мне не надо.
Посвистывай, сверчок, попискивай, сурок,
потрескивай, смола… Вольно твоим руладам,
костёр, за душу брать, шутя давать урок
тоски и торжества, когда весь чёрный полог
взлетает над тобой, а звёзды льются вниз!
Пусть говорят, твой век хоть ярок, да недолог.
Но миг в тебе, как век, и ветра слабый свист
такие затаил в своей струне пространства,
что и в золе горит, преумножая свет,
надежды и любви живое постоянство.
Дым искушает лес - и лес ему в ответ
вершинами шумит… О, песен мне не надо
иных! Гори, огонь! Твой свет вошёл в меня.
И зябкой тишины суровая громада
забыла смертных нас, не сводит глаз с огня.
* * *
И если это - жизнь, и если всё сначала
назначено мне вновь избрать своей судьбой,
пусть прогремит звонок под сводами вокзала -
я в новый путь пущусь, как прежде, - за тобой,
Поэзия! Твоим окоченевшим веждам,
наверное, скучна моих желаний спесь.
Но если вправду есть и память, и надежда
обещанное Там опять увидеть Здесь,
я брошусь в путь, туда - за той, что обещала
мои года сберечь, связав в одно их нить.
Я верю вновь в Весну, в священный час Начала,
когда спешит судьба в нас солнце разбудить.
И если это - весть душе, душа готова
проснуться, отворить окаменевший слух,
принять опять, как крест, единственное Слово,
что выше всех обид, прощаний и разрух.
Прощание с Коктебелем
О, как просто приходит
жизнь! Автобус с холма
опускается вниз –
и ты сходишь с ума:
там залив Голубой
синью неба исходит.
О, как просто проходит
жизнь! За ельником лет
море блеском исходит
и пути к нему нет.
Челябинск |