А где-то надрывался саксофон.
Его то резкие, то бархатные звуки
струились сквозь открытое окно
и обнимали, словно чьи-то руки
шершавой нежностью скользили по плечам,
дыханьем жарким обжигая кожу.
Он то шептал мне что-то, то кричал,
щемяще-сладко хрип его тревожил.
И что-то позабытое давно
осадком взболтанным со дна души подняло
полночным блюзом...
В приоткрытое окно
лилась мелодия.
Мелодия терялась
надрывным хрипом
в полуночной высоте.
А где-то сакс играл,
увы, не мне... |
Так долго приходится мысленно перестраивать эту фразу в нечто более удобопонятное, перевариявая творительные падежи: "Полночный блюз поднял, в виде взболтанного осадка, со дна души что-то давно позабытое".
Или в предыдущем Вашем стихотворении:
Опять те же нагромождения косвенных падежей. И опять приходится переводить как с иностранного: "...старый водоём паводком размоет дороги (кстати, лучше "дорогу") назад, засыпанные опавшей листвой".
Зачем это? Особых стилистических красот в таких построениях нет. Тогда - для чего?