Эллада, в стиле модерн.

Слышал как-то миф я в детстве,
Будто боги по соседству,
На вершине в небесах.
Жили праздно во дворцах.

Где то там гора стояла,
Да вершиной подпирала,
Свод небесный, голубой,
Олимпийцев дом родной.

Олимпийцами их звали,
По причине, что гуляли
По Олимпу круглый год,
И оттуда на народ,
Взгляд божественный кидали,
Судьбой смертных управляли.

Был у них батяня знатный,
Разумеется развратный,
Детских не любил проказ,
Но был страшный ловелас.

Дети папу Зевсом звали,
Подрастали шалопаи,
У него своих детей,
Как в бульоне кренделей,

Нет,… Он все дела забросит,
И по девкам его носит,
Как на землю попадёт,
Всё, считай, продлил свой род.

***
Как-то раз, в один из дней,
Дел божественных, идей,
Было словно сельди в бочке,
Нужно было ставить точку.

Он затылок почесал,
Плюнув в сторону, сказал:
- От божественных идей,
- Я не чувствую локтей,
- Руки от пера немеют,
- Кто же бога пожалеет?
- Только сам себя спасу,
- Себя к девкам отнесу.

Вымолвив такую речь,
Поспешил огонь разжечь,
Громом, молнией бабахнул,
По земле дождём шарахнул,
С дождевой водой спустился,
В кабак к людям заявился.

Батя всем задал там жару,
В общем, погулял на славу,
Водки чарку осушил,
Это всё вином запил.

Горло пивом сполоснул,
Широко как лев зевнул,
Между делом побуянил,
Пару принцев "отоварил".

Так в процессе пития,
Заприметил он царя,
У которого жена,
Я б сказал, была страшна.

Батя был уже румяный,
Вот же глаз бедовый пьяный,
Он прикинул:
- Да! Удача!
- Афродита не иначе.

В терем он к царю пробрался,
Целью лишь одной задался,
Что б в обличие его,
В связь вступить с женой его.

Девку ту Алкмена звали,
Что ж, батяня был в ударе,
Вставать солнцу запретил,
И три дня её любил.

Всё закончилось веселье,
Началось опять похмелье.
Зевс с дождём к себе ушёл,
Во дворец опять зашёл.
Там упал в свою кровать,
Богу тоже нужно спать.

Так проспал он дня четыре,
Про гулянку все забыли,
И опять дела, дела,
Всё рутина забрала
Зевса вновь в свои объятья,
Снова весь в заботах батя.

К богу царь в родню вписался,
Он от злости бесновался,
Гад Тересий прорицатель,
Уж напел ему, что батя,
На жену его смотря:
- Продолжал свой род три дня.

Жена Зевса, быть скандалу,
Про Алкмену как узнала?
И заочно её сына,
От чего-то, невзлюбила.

***

Всё теперь рассказ продолжим,
О Геракле, сыне божьем,
Полубог рождён был вновь,
В нём текла всё та же кровь,
Но об этом скажем позже,
Важно здесь зачатие божье.

Что ж рождён мальчишка знатный,
На мордашку был приятный,
Гера Зевсова жена,
Парня ненавидела,
Непонятно почему?
Козни строила ему.

Вот ревнивая зараза.
Что ей толку от заказа,
На убийство малыша?
Нет… Змеюк двух, не спеша,
К колыбели посылает,
Так убить его желает.

Но малыш-то не из тех,
Он от Зевсовых утех,
На свет божий появился,
Змей увидел, удивился,

Что за гады перед ним?
Взял узлом связал как нимб,
Головы в кулак сложил,
Кислорода их лишил.
Ядовит ты или нет,
Для тебя один ответ.

Видя это всё в натуре,
Муж Алкмены, чуть не умер,
С честью принял он рога,
Стал воспитывать сынка.

Сын же вымахал гигантом,
Вот беда, с одним талантом,
Как у папочки его,
Мордобитие, вино,
Это было первым делом,
Да ещё любить умел он.

Подвиг совершит, бывало,
И под бабье одеяло,
Его тотчас занесёт,
А потом сидит, поёт,
Славит бога, водку пьёт.

Первый подвиг совершил.
Льва Немейского убил,
Было это между делом,
Как бы, веселился в целом.

Он у Феспия гостил,
Царь его так полюбил,
Что за пятьдесят ночей,
Умудрился дочерей,
Всех, что есть к нему отправить,
Тот сумел всех отоварить.

Но нашлась одна девица,
Начала вдруг материться,
Ни в какую не даёт,
А Геракл ей поёт:
- Всё… Тебя я осуждаю,
- Да пожизненно вручаю,
- Жрицы пост в моей светлице,
- В храме будишь ты поститься.

Вот зараза этот парень,
Пятьдесят ведь отоварил,
Одну, мог бы и простить,
Нет. Ведь надо отомстить.

Весь в папашу право слово,
Полубог ему не ново,
Кого хочет, обижает,
Кого хочет, ублажает.

После подвига того,
Пятьдесят парней его,
У девиц тех народилось,
А одна как есть постилась.
Род продолжил молодец,
Тут и подвигу конец.

Ну а льва-то между делом,
Он как водиться уделал,
Шкуру сдал швее в покрой,
Да пиджак пошил,
Какой?
Волосатый и красивый,
Подвиг свой на плечи кинул.

Пиджачок, в глаза бросаясь,
Словно говорил, кидаюсь
Я на всех кто выше ростом,
Завалить меня не просто.

Тут опять пошла морока,
Царь Креонт ему до срока,
В жёны дочь свою отдал,
Что ж опять род процветал.

Жинку ту Мегара звали,
В честь кого её назвали?
Дрянь такая, что Мегера,
Рядом с ней бы околела.

А уж дети народились,
Хуже мамы получились,
Папу ни во что не ставят,
Только матерят, да лают.

Папе это надоело,
И по пьянке, между делом,
К деду он детей отправил,
Погостить, и там оставил.

Вот же мачеха зараза,
Будто на лице проказа,
В жизнь вторгается одна,
Всё подстроила она.

Так теперь, во искупленье,
Должен получить прощенье,
Грех убийства свой отмыть,
Десять подвигов свершить.

Зевс сие ему велел,
А Геракл не посмел,
Даже пикнуть против воли,
И смерился с этой долей.

Далее по той же схеме,
Побеждает и к постели,
Десять подвигов свершил,
И прощенье заслужил.

***
Всё пора свой слог свернуть,
Завершить сей божий путь

Что ж Геракл?
Очень просто,
В жизни он добился роста,
У него нет больше цели,
Женщины совсем заели.

Вот уже полтинник скоро,
Нужно двигать к Зевсу в гору.
За пятьдесят земных годов,
Столько обломал рогов.

Сколько деток настругал?
Сам себе вопрос задал,
Да ответить он не смог,
Хоть напрягал свой мозг как мог.

На земле жить надоело,
И в огонь махнул он смело,
Тут с богами повстречался,
Больше вниз и не спускался.

До сих пор о нём вздыхают,
Мифы праздные слагают,
Он же в небесах парит,
Жизнь свою боготворит.

Вроде всё я рассказал,
Может где-то и приврал,
Как запомнил, так представил,
Что-то внёс, а что убавил.

Послесловие:

Это просто шутка, не надо искать в этом произведении чего-то высокого.