Уважаемые читатели! Эту серия поэм я посвящаю вам всем, источникам моего вдохновения!
Любовь и ларец
Моя прекрасная кроха Авлар. Посвящаю это тебе.
Разве ты не любил? Скажи мне,
Если «нет», ты бессовестно врёшь,
Даже те любят, кто жил в гумне,
Вспомни всё перед тем, как умрёшь.
Я любил, когда был молодым,
Это юность открыло мне сразу,
Был тогда я больным и худым,
О любви не жалел я ни разу!
От болезни жестокой она не спасла
И чудес не родила, как все говорят,
Но какое-то счастье она принесла,
И пополнила ярких событий мой ряд.
Я был юн, потому не боролся я с ней,
Да и страсть подогрела меня на дела,
Оказался промеж двух багровых огней,
Но любовь как снотворным, лекарством была.
Что теперь? Я решил свой ларец не бросать,
Что хранит мой покой, хоть порой и бухтит,
Я не буду на острых штыках повисать,
Я не жертва, кто что о таком ни кряхтит.
Свой ларец я люблю, филактерию, счастье,
И мы вместе в глазах друг у друга плывём,
Вместе мы и в погожую ночь, и в ненастье,
И гнездо для семьи мы неспешно совьём.
Мёртвый мёртвому писал
Как-то я вещи долго разбирал
Из деда антикварного ларька.
Там пыль и мусор годы убирал,
И снег сметал с седого козырька.
И приглянулось мне одно письмо,
Такое старое, как будто из картона,
Взял сумку серую свою с тесьмой,
Она легка, почти совсем бездонна.
Стащить в ней что угодно мог,
Чем пользовался очень часто.
Хоть книгу, хоть питейный рог,
Но в этот день письмо, и баста!
Придя домой, решил его читать,
Дабы иное время изучить вот так.
Экспертом в этом захотел я стать,
Не выкину его я в сорный бак.
Письмо от брата к брату было,
Один на фронте, а второй в тылу,
Но, понял куда суть, в уме застыло,
Что обратился фронтовик в золу.
Едва письмо послал тот человек,
Под вечер тот погиб на скрытой мине,
Но получателя на день был меньше век,
Взорвался с домом, пал не на чужбине.
И было то за день до написания письма,
Уже покойному, а не живому писано оно,
Пришло через два дня, что в страх весьма
Вогнало всю родню, соседей и друзей звено.
Вот шло послание от мёртвому до мертвеца,
Обоих пережил этот листок бумаги грубой,
Тронуло лицо узнавшего то друга-стервеца
Слезой, а адресат лежал с улыбкою безгубой.
Вот я прочёл письмо то и храню его сейчас,
Откуда знать, не выпадет ли нам такое,
Когда нас нет смерти страшной горький час,
А есть ли что там, кроме вечного покоя?
Отец Йиг и Олимпиец - зло равноценное
Он жизнь на свете всю создал,
То действо заняло единый миг.
И всяк за то ему хвалу воздал.
Живое множилось, меняло вид,
Легко осваивало древний мир,
Не загубили его с тьмой болид,
Павшие составили живому пир.
Творил Отец Йиг не просто так,
Не зря дал своим детям прочность,
О, да, он - тот ещё герой-мастак,
Имел он план, его ужасна точность.
Он породил все хвори, паразитов,
Чтоб силу из несчастных выпивали,
Из тварей вод и яростных гоплитов.
К нему все души павших прибывали.
И он их ел, чем жил и силы множил,
Свои творения и дети ему - пища,
Когда он голоден, ты занеможил,
Он дух твой съел, довольно свищет.
Но Зевс Олимп жизнь ненавидел,
Завидовал дарам Йига он всегда,
Не мог творить, и это ясно видел
Всякий, кто его увидел и когда.
Зевс, дабы брату Йигу насолить,
Его потомству слал огонь и тьму,
И жертвы требовал живьём палить,
Дабы их муки в радость шли ему.
Покоя и проходу Зевс им не давал.
Живое ненавидел и глумился жутко,
Он мучил то, что сам не создавал,
Смеялся, что кричала раненая утка.
Отец Йиг такого долго не терпел,
Создал он воинов, ужасней всех,
Что уже делал, и над чем корпел.
Не мог пробить никто их белый мех.
Война шла сотни тысяч долги лет,
То победил Олимп, то грозный Йиг,
Кто пал, стал фаршем для котлет,
В битве по-мужски Йига Зевс настиг.
Бой длился этот много дней, ночей,
Яд с чешуёй непробиваемой Йига,
Схватился с парой огненных мечей,
Настал трезвон победы Зевса мига.
Низвергли древнего отца под горы
Все рвали ему руки грозные и ноги,
И Зевс установил жестокие поборы,
Годами головы летели на пороги.
Прошли ещё века, их годы уносили,
Сам Зевс стал Яхве, имя он сменил,
А Йига звали Сатаной все, поносили,
Зевс знание в вину людям вменил.
Кто же добро из них, кто только зло?
Ответ такой: оба недобры и ужасны,
Чуму-холеру нам то время принесло,
Надежды на кого-то из двоих - опасны.
Последний я в роду своём
Последний я в роду своём,
Умрёт он весь со мной,
Об это мы сейчас поём,
Над каменной стеной.
Когда-нибудь любой умрёт
Того не избежать,
Падёт могучий, древний род.
От рока не сбежать.
Последний, и, когда умру,
Исчезнет вся семья,
И ветви стонут на ветру,
Скорбят все без вранья.
Припев: Каждый быть хочет лишь запятой,
А точкой всяк, любой боится стать,
Но всякий род под судьбы пятой
Последней розой будет расцветать!
И вот теперь совсем один
Из рода своего
Из нации иехудим
Не избежал того.
Ответственность родителей
В разы меньше моей,
Судьбу всех долгожителей
Я выбрал, слава ей.
Припев: Каждый быть хочет лишь запятой,
А точкой всяк, любой боится стать,
Но всякий род под судьбы пятой
Последней розой будет расцветать!
Продолжить род я не смогу,
Иным мой будет путь,
Перед историей в долгу,
Я не смогу свернуть.
Достойно завершить свой род
Ответственность моя.
Ведь эстафета не уйдёт
Последующим, друзья!
И остаётся мне теперь
По сути, лишь одно,
Делами запереть ту дверь,
Что душ скрывает дно.
Делами обессмертить то,
Чем жив сейчас, горю,
Салют последний, но зато
Забвенье заборю.
Припев: Каждый быть хочет лишь запятой,
А точкой всяк, любой боится стать,
Но всякий род под судьбы пятой
Последней розой будет расцветать!
|
