Колоколилось небо, сплетались ромашки венками,
Изумрудные дали манили, тревожа сердца.
Шли по облаку двое, касаясь июня руками,
И немножко горчили их губы, вкусив чабреца.
Перепутались мысли, желанья, и шëпоты страсти,
Крепдешиновых бабочек так трепетали крыла.
- В осень сватов зашлю,- говорил он, хмелея от счастья,
И несла капли мëда им в лапках пушистых пчела.
Сарафан васильковый в росе, как в жемчужинах крупных,
И старательно плечи укрыты его пиджаком.
Шли по облаку двое, и что до танцулек им клубных?
Он снимал с веток звезды, она шла за ним с туеском.
Чтобы их разлучить, в целом мире не сыщется силы,
На двоих одно счастье, одна, в спелых вишнях судьба.
Но... Случилось, случилось! И в голос она голосила,
На войну провожая, в глазах неземная мольба :
Не убей его, Боже, верни мне живым и здоровым,
Ну, а коль нездоровым, израненным, тоже верни!
Не тобой ли начертано жить мне всю жизнь с чернобровым,
И в сраженьи с фашистом от пули спаси- сохрани!
Может, так всё и было, а может, немножко иначе,
Но, когда в сорок пятом пришёл он с пустым рукавом,
Будто птичка летела, от счастья безумного плача,
Ведь пришла похоронка в расстрелянном сорок втором...
И опять шли по лету. Сплетались ромашки венками,
Изумрудные дали тонули в волшбе тишины.
Обнимал еë взглядом, не все так обнимут руками:
Похоронке не веря, ждала его верно с войны!
|
