Всё молимся, надеемся и верим

Уставший воздух, вы́жаренный зноем,
Себя под солнцем до грозы измучив,
Ползёт наверх и небо голубое,
Сгущаясь, поедает чёрной тучей.

И до костей иссушенные люди,
Сухие рты и вы́жженные лица
Взметнули в небо, чтоб через минуту
Зловещей тучей с жадностью напиться.

Леса, посевы, овцы и кобылы
Готовы, в пекле долгом обессилев,
Избавиться от груза грязной пыли,
Утопнув в вы́моленном жаждой ливне.

Но туча с брюхом громким и тяжёлым,
Наивно вспоротая их мольбами,
На них обрушит с молнией и громом
Смертельный град величиною с камень.

И люди, оказавшись под ударом,
Бегут, кричат и падают нелепо,
Встречая по-людски неблагодарно,
Дары до дыр замоленного неба.

В шальной толпе с пробитой головою,
Рукой кровавую прикрывши рану,
Без слёз и всхлипов одурело воет
Ребёнок, в ужасе разыскивая маму.

А небо на зачахшие посевы
Швыряет каменный и мёртвый холод,
С каким-то непонятным людям гневом
Добавив к засухе повальный голод.

А есть счастливец, ловкий соглядатай,
Которому чужая боль желанна,
Под звон камней у мёртвого собрата
Он рвёт медяк из узкого кармана.

Иссохший старец, голый и свирепый,
Кричит: «покайтесь, люди, это – кара!»,
И молит: «смилуйся, святое небо!»,
В душе любуясь видимым кошмаром.

Он, не моргая, яростно глазами
С усмешкою в растерянные лица
Вопит, что сбылся ужас предсказанья,
«Что вы, глупцы, считали небылицей!».

«Кошмар! кошмар! неслыханно! ужасно!».
Стенают те, кто спрятался от града…
С талантливо разыгранным участьем
Чужие смерти провожают взглядом.

А мы вымаливаем, как из рая,
Из грозных туч спасительную влагу,
Но небо нас готовит, попрошаек,
К неведомому… и не очень… благу.

Когда ты просишь у незримой силы
Дождя... войны? свободы? или счастья,
То будь готов, что пролетая мимо,
Оставят боги грозное ненастье.

Но, кажется, мы этому и рады…
Подсчитывая горькие потери,
Мы даже в ужасе ударов града
Всё молимся, надеемся и верим…

Послесловие:

Музыка: Глеб СамойлоFF & The Matrixx (минус)
Читает Спятивший